Линкольн, Ленин, Франко: гражданские войны в зеркале истории

Действительно, в «новом государстве» не наблюдалось ничего похожего на свободу предпринимательства и политико-административную неразбериху, царившую на большинстве белых территорий в России (см. выше). Воссозданный госаппарат работал исправно. Дисциплина в тылу националистов была куда тверже, чем у республиканцев. На улицах Бургоса, Саламанки, Севильи и Вальядолида не было праздно разгуливающих штабных офицеров, адъютантов и др. В ресторанах и кафе все блюда подлежали оплате в тройном размере – это называлось «налогом победы». Фронтовики, кроме раненых, даже при связях «наверху» и при что ни на есть уважительных причинах (тяжкая болезнь близкого родича, свадьба, рождение ребенка, похороны) имели право находиться в тылу не более трех дней, иначе их отправляли в трибунал. Все развлечения (футбол, морские купания, солнечные ванны, тотализатор, биллиард, карточные игры), кроме любимого испанцами боя быков, были запрещены до конца войны[116]. Над операциями бизнес-сообщества – валютно-биржевыми, коммерческими, производственными – был установлен придирчивый военно-административный контроль. Спекуляцию и уличную проституцию[117]

националисты загнали в подполье.

Ставка каудильо в Саламанке, затем в Бургосе размещалась далеко не в самом большом и удобном здании. Посетителей она поражала крайне малым количеством штабных офицеров, которые отличались не щеголеватостью и изящными манерами, а измотанным видом. Малочисленность штаба препятствовала утечке данных.

Изучая опыт побежденных белых правителей России, каудильо осознал ценность механизма изощренной политической пропаганды. Если таковая на небольшевистских территориях России отсутствовала или же скудно финансировалась и не отличалась разнообразием приемов, то испанские националисты обзавелись набором запоминающихся и преимущественно позитивно звучавших пропагандистских установок. Вслед за исходной установкой о «единой, свободной и независимой Испании»[118]

они сконструировали множество других. Некоторые лозунги были довольно многословными: «Ни одного испанца без хлеба, ни одного дома без очага!»[119], «Новое государство не обязано содержать паразитов», «Четыре колонны идут со мной, пятая действует у врага в тылу» (генерал Мола). Другие были короткими и динамичными, подобно американским плакатам Гражданской войны. На них значилось: «Родина. Правосудие. Хлеб», «Испания бессмертна», «Лицом к солнцу!» (два последних лозунга были выдвинуты Фалангой).

С территории националистической Испании на Испанию Народного фронта круглосуточно вещали радиоцентры Кастилии, размещенные в Бургосе и Саламанке, а в Арагоне – в Хаке. На Юг Республики были нацелены радиостанции Сеуты и Тетуана. Радио Севильи обслуживало всю страну. Периодически на их волнах звучали русскоязычные пропагандистские передачи, рассчитанные на действовавших на стороне Республики советских военных специалистов – и те действительно были не прочь их послушать[120]

. Стены домов нередко покрывались меловыми надписями «Франко, Франко, Франко!» (по образцу итальянского фашистского клича «Дуче, дуче, дуче!») и профессионально выполненными плакатами с изображениями воинов, крестьян, рабочих и фалангистов или же исторических героев вроде Сида Кампеадора, Колумба, Магеллана и королей Фердинанда Арагонского и Филиппа II[121], создававшими нечто вроде духовной связи между прошлым и настоящим, между вождями националистов и обществом[122]

.

При интеллектуальной и административной поддержке фалангистов и монархистов Франко превратился из военного специалиста в государственного деятеля. В этом отношении он напоминает Врангеля в России. (И оба они получили власть демократическим способом – посредством избрания[123].) Но Франко стать вождем восставших удалось очень скоро. Главой государства его провозгласили на третьем месяце борьбы. А Врангель добился политической власти только на третьем году военных действий – слишком поздно, чтобы переломить общий ход событий и разбить или принудить к компромиссу победоносных, хотя и переутомленных красных.

В отличие от Врангеля, Франко не нуждался в политиках – ему требовались только военные и управленцы. Недаром он политически нейтрализовал Фалангу. Вероятно, у него были черты сходства с Лениным. Сугубо гражданский человек, Ленин в 1921 году поступил подобно профессиональному военному – он запретил любую внутрипартийную оппозицию. Кадровый офицер Франко, никогда не принадлежавший к партиям, урезал права и функции единственной легальной политической организации – Фаланги, а затем по всей форме объявил себя ее вождем. Он поступил, пожалуй, решительнее Ленина, который юридически не являлся вождем большевистской партии. Не остановился каудильо и перед арестом тогдашнего непокорного руководителя фалангистов Мануэля Эдильи и преданием его и двадцати его приверженцев суду военного трибунала, приговорившему их к длительным срокам заключения, тогда как в России по воле Ленина ни один коммунист не пошел под суд или трибунал.