Читаем ЛиПа полностью

Ко мне вдруг возник интерес,

И слухи о непротивленье

Моём разлетелись окрест.

(Владимир Лазарев. Брат милосердия)


ПРИЗНАНИЕ


Я понял: творю, как в тумане.

Без классики трудно прожить.

И нанялся в Ясной Поляне

От ворогов сад сторожить.


Сперва я разулся, конечно,

Рубаху надел с пояском,

Прошел по именью неспешно,

Усы расчесал гребешком.


Селенье, гляжу, присмирело:

Мол, что за чудной человек?!

Мальчишки, лишь только стемнело,

На яблони вышли в набег.


Собака прижалась, не лает.

И я притаился, застыл.

Вдруг слышу: «Да Лев Николаич!

Он самый! Лишь бороду сбрил!»


И тут я как будто очнулся

И вышел на свет к пацанам.

Но с криками: «Барин вернулся!»

Умчались они по домам.


Народ моментально собрался.

Все руки с почтением жмут.

Я плакал, вздыхал, целовался,

Открыть обещал институт.


Мол, вижу, что помните, чтите,

Хоть люд вы, конечно, простой...

А школьники просят: «Прочтите

Нам что-нибудь, дядя Толстой!»


Насыпали соли на раны...

И, чтоб не накликать беду,

Ушёл я из Ясной Поляны.

Один. Как в десятом году.





Перевелись в деревне драки,

Не чешут парни кулаки.

Пропали смирные собаки,

Повисли смирные замки.

(Василии Макеев. Под казачьим солнышком)


ИЗДЕРЖКИ ПРОГРЕССА


«Нет нынче прежнего веселья», —

Ворчат станичники мои.

Не стало драк по воскресеньям,

Ушли кулачные бои.


В чулан заброшена нагайка.

А раньше знали в этом толк!

Спит под кроватью пустолайка,

Рот затворивши на замок.


Одним отдельно взятым фактом

Теперь село не удивишь.

К соседу в сени въехал трактор —

И снова гладь, и снова тишь.


Пижон на новом мотоцикле

Разгонит на дороге баб...

Но к этому давно привыкли.

Где дух казачий? Где масштаб?


Бывало, по стакану зелья,

И — ходуном весь белый свет!

Вот, говорят, в Нечерноземье

На этот счёт проблемы нет...





Да, с вещмешком и посошком,

презрев на год автомобили,

иду по Северу пешком,

как наши прадеды ходили.

Иду я мимо русских сёл,

делянок, пастбищ и покосов,

иду тропой, где, может, шёл

помор Михайло Ломоносов.

(Николай Малышев. Тёплые Ключи)


ПРОТОРЕННОЙ ТРОПОЙ


Взошла ущербная луна

над кромкой сумрачного бора,

открылась бездна, звёзд полна,

и показались Холмогоры.


Брожу по ним туда-сюда,

изныл в предчувствии вопросов

и намекаю иногда,

что я — Михайло Ломоносов.


Нащупываю путь клюкой,

гляжу по сторонам угрюмо

и выдаю себя порой

за протопопа Аввакума.


Тяну со стариками чай

и, интерес к себе почуяв,

им представляюсь: «Николай.

Поэт. Слыхали, может, — Клюев!»


Ну, а попросят почитать —

я поломаюсь хорошенько

и, к удовольствию девчат,

могу сойти за Евтушенко.


Лежит рассветная земля.

Бежит тропа неутомимо.

Делянки, пастбища, поля...

А я всё мимо, мимо, мимо...



Шумят дожди.

Несут хлебам урон.

В полях нехватка нужного народа...

У предков наших добрый был закон:

Заботиться о продолженье рода.

(Лев Маляков. Милосердие весны)


ВЫХОД ИЗ ПОЛОЖЕНИЯ


Мой прадед

Был не шибкий грамотей,

Но твёрдо знал порученное дело,

Равняя завсегда число детей

С размерами земельного надела.


Мужик когда-то

Сеял и косил.

Теперь взвалил всё технике на плечи.

На сорок с гаком лошадиных сил

Едва ль одна найдётся человечья.


Инструкцией

Дождя не отменить,

Но чтоб хозяйства не пришли к упадку,

Немедля надо на село спустить,

Как по зерну, по детям разнарядку.


Иначе

Урожай опять сгноим.

Останется в земле и фрукт, и овощ.

А если план не одолеть самим,

То шефы, как всегда, придут на помощь.



Я в детстве стихи ненавидел,

Во-первых, за то, что меня

Читать заставляли у елки

На память плохие стихи...

За то, во-вторых, ненавидел,

Что, сколько ни помню себя,

Из рупора или «тарелки»

Звучали они, дребезжа...

И, в-третьих, за то, что учитель,

Всегда раздражённый старик,

Раскладывать образ Татьяны

По пунктам меня заставлял.

(Николай Новиков. Московский говорок)


ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС


Не в силах терпеть униженье

И слушать рифмованный бред,

Я сделался тоже поэтом.

Теперь я за всё отомщу.

Использую их же оружье.

Я знаю его назубок.

Пусть это — читают у елки,

А то — запускают в эфир.

Из третьего — сделают песню.

Четвертым — украсят плакат.

А пятое, вместе с десятым,

Для сборника я сберегу.

Читая творенья собратьев,

Я вижу, что с детства они,

Как я, от души ненавидят

Свои и чужие стихи.



Перейти на страницу:

Похожие книги

100 шедевров русской лирики
100 шедевров русской лирики

«100 шедевров русской лирики» – это уникальный сборник, в котором представлены сто лучших стихотворений замечательных русских поэтов, объединенных вечной темой любви.Тут находятся знаменитые, а также талантливые, но малоизвестные образцы творчества Цветаевой, Блока, Гумилева, Брюсова, Волошина, Мережковского, Есенина, Некрасова, Лермонтова, Тютчева, Надсона, Пушкина и других выдающихся мастеров слова.Книга поможет читателю признаться в своих чувствах, воскресить в памяти былые светлые минуты, лицезреть многогранность переживаний человеческого сердца, понять разницу между женским и мужским восприятием любви, подарит вдохновение для написания собственных лирических творений.Сборник предназначен для влюбленных и романтиков всех возрастов.

Александр Александрович Блок , Александр Сергеевич Пушкин , Василий Андреевич Жуковский , Константин Константинович Случевский , Семен Яковлевич Надсон

Поэзия / Лирика / Стихи и поэзия
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия