Читаем ЛиПа полностью

Жизнь, прости меня за штампы,

за приснившийся покой!

Убегу в цыганский табор

над уснувшею рекой!..

Две гитары, две подружки

забренчат под волчий вой!

Байрон, Лермонтов и Пушкин —

все ушли по кочевой.

(Юрий Павленко. Свет полевой)


НАС МАЛО. НАС, МОЖЕТ БЫТЬ, ЧЕТВЕРО...


С детства лорд дышал неровно

на края, где спит заря.

Про цыганского Байрона

оперетка есть не зря.

Пушкину недаром снились

ветры полудённых стран,

потому что абиссинец —

это то же, что цыган.

Клял и Лермонтов столицу,

жаждал, саблею звеня,

черноглазую девицу,

черногривого коня.

В нашем времени жестоком

мне не мило ничего.

Я прощусь с Владивостоком

и уйду по кочевой.

Мы не виделись давненько.

Кони по уши в росе...

Байрон, Лермонтов, Павленко,

Пушкин!.. Ну, как будто все!



И больно мне, и странно,

И не могу я, право, не грустить,

Что в час тоски-кручины окаянной

Рук в шевелюру мне не запустить.

И в чём тут дело?

Льётся ль с неба стронций,

Прорвавшийся сквозь звездные миры,

Иль выжигает яростное солнце

Последние весёлые вихры?

(Владимир Перкин. Костёр отца)


И В ЧЁМ ТУТ ДЕЛО?


Как больно, милая, как странно —

Простые жесты мне не по плечу:

Волос не причесать при всем старанье

И не пригладить непокорный чуб.


Причёске не хватает матерьяла,

А звёздный ветер по земле метёт.

Да, голова немало потеряла

И вряд ли вновь защиту обретёт.


Конечно, можно всё свалить на стронций,

На ЦРУ, наследственность, вино,

На бремя славы, на жену, на солнце...

Но я-то лучше знаю, что со мной.


Разгадка кроется в одной причине:

Когда порою не хватало сил

На творческий подъем — в тоске-кручине

Я акт возмездья над собой вершил.

Как больно было, милая, как странно...



Вблизи — не видишь ни шиша,

И отойдёшь — черты нерезки.

Разъято время, как лапша,

На произвольные отрезки.

(Александр Плитченко. Любовь к снегу)


КУЛИНАРНАЯ КАРТИНА МИРА


Утратил объективный мир

Взаимосвязь и постоянство,

И, как в универсаме сыр,

В куски изрезано пространство.


Пампасы, тундру и пески

Творил Господь неделю в поте,

И плавают материки,

Подобно ягодам в компоте.


Шутить со временем нельзя,

Как с мошкарой иль облысеньем.

Мои вчерашние друзья

Все расфасованы по семьям.


Прогресса цепкая рука —

Разъятий новых предпосылка.

Плотиной заткнута река,

Как недопитая бутылка.


И зверя рёв, и птиц фальцет

Уходят, как пальто из моды.

Что от белка желток в яйце,

Отделены мы от природы.


В стихи засунуты слова,

Как в отделенья патронташа

Иль как в поленницу дрова...

Лишь в голове — сплошная каша.



Как будто лешие следят

Из всех расселин.

Иль оборотень сторожит

За поворотом, —

И вот душа твоя дрожит...

– Откликнись!.. Кто там?!

А там, у вырубки глухой,

Вдали от тракта,

Стоит, обрызганный росой,

Лесхозный трактор.

(Фёдор Ракушин. Царь-ягода)


РУКОТВОРНАЯ СКАЗКА


Тот лес, что мне давно знаком,

Как будто вымер:

Не встретишь оборотня в нём

И нет кикимор.


Глухой тропинкою пройду

Я без опаски.

Никто не кликает беду.

Пропали сказки.


Лишь, как усталый инвалид,

Вдали от тракта

Один на вырубке стоит

Бесхозный трактор.


А у поваленной сосны

В печальной позе

С запрошлой, кажется, весны

Завяз бульдозер.


Какого лешего ему

В болоте надо? —

И сам я толком не пойму.

Стоит — и ладно.


Под сенью вековых берез,

У старой гати,

Наполовину в землю врос

Стогометатель...


Стоят они и в зной, и в мрак,

В дожди и грозы.

Здесь — заповедный автопарк,

Резерв колхоза.



Бросил всё,

Глотая дали,

Полетел, как пионер...

А на месте мне сказали:

— Мы Гарольда Р. не ждали.

БАМу нужен Роберт Р.

(Гарольд Регистан. Дорога земная)


НАРАСХВАТ


Отчитав стихи на ЗИЛе,

Полетел вдогон судьбе...

На КАМАЗе возразили:

«Мы другого пригласили.

Нужен нам Евгений Е.».

Я рванулся в стройотряды:

Вдруг сойду за своего?!

Но сказали мне с досадой:

«Нам Гарольда Р. не надо.

Где б найти Булата О.?»

На Кавказ, в родные дали,

Я помчался, как стрела.

На Кавказе мне сказали:

«Вы немного опоздали.

Мы Расула Г. сменяли

Только что на Беллу А.».

Не летаю я, как птица,

Не влюбляюсь в стюардесс.

Я опять живу в столице,

И отводят мне страницы

«Крокодил» и «Клуб ДС».





Перейти на страницу:

Похожие книги

100 шедевров русской лирики
100 шедевров русской лирики

«100 шедевров русской лирики» – это уникальный сборник, в котором представлены сто лучших стихотворений замечательных русских поэтов, объединенных вечной темой любви.Тут находятся знаменитые, а также талантливые, но малоизвестные образцы творчества Цветаевой, Блока, Гумилева, Брюсова, Волошина, Мережковского, Есенина, Некрасова, Лермонтова, Тютчева, Надсона, Пушкина и других выдающихся мастеров слова.Книга поможет читателю признаться в своих чувствах, воскресить в памяти былые светлые минуты, лицезреть многогранность переживаний человеческого сердца, понять разницу между женским и мужским восприятием любви, подарит вдохновение для написания собственных лирических творений.Сборник предназначен для влюбленных и романтиков всех возрастов.

Александр Александрович Блок , Александр Сергеевич Пушкин , Василий Андреевич Жуковский , Константин Константинович Случевский , Семен Яковлевич Надсон

Поэзия / Лирика / Стихи и поэзия
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия