Литконкурс Тенета-98

У них, видно, свой ритуал. Им плевать на мои приказы, их ничего не трогает.

Электрик продемонстрировал документы детине, и тот, успокоившись, уже было собрался уйти, но чего-то вспомнил и повернулся ко мне.

— А это, как его, — начал детина, — типа, меня менять будут?

— Надеюсь, — ответил я.

Детина не понял иронии и продолжил:

— Я, типа, без обеда, а никто не идет.

— А я то тут причем? У нас же есть служба охраны. Идите к своему начальству.

— А там, типа, в натуре никого нет.

Отличная у нас охрана! Типа, никого нет, поэтому можно гулять по всему институту, в натуре, и искать кого-нибудь, кто его, типа, поменяет.

В это время электрик развинчивал розетку. Ситуация казалась безнадежной. Чтобы не сидеть сложа руки, я взял с подоконника горшок, поднял его над головой и пошел по направлению к электрику.

Но тут зазвонил телефон:

— Алло, Виталий Павлович? — раздался в трубке игривый голосок Геннадия Андреевича Кащенко, заведующего корпусом искусственного интеллекта, — придется испытания отложить, у нас все слетело.

Кащенко поведал мне почему все компьютеры в их корпусе решили стереть все данные, а также почему искусственный у них получается, а вот интеллект никак. Он во всех красках расписал издыхание операционной системы на сервере, а так же происки корпуса искусственной нервной системы. Оказывается, весь мир пытался помешать разработке искусственного интеллекта, даже, вроде, инопланетяне вмешивались. Неудивительно поэтому, что матрицы изображений интеллект классифицировать не может…

Я не стал расстраивать Геннадия Андреевича простой констатацией факта, что они весь месяц валяли дурака, а чтобы не портить себе жизнь отчетами, просто испортили себе сервер и заодно все остальные компьютеры в корпусе. Мне уже было все пофигу. Я страшно устал. Медленно и аккуратно я повесил трубку, собрал свой портфель и молча пошел к выходу, на сегодня мой рабочий день закончен. У самого входа детина сказал мне:

— Ну, так, я это, типа, покараулю, где-нибудь, пока меня, того, не поменяют?

Я промолчал.

— Алло, Виталий Павлович, ну так работает программа? Клетка то разлагается…

Боже мой, даже по ночам они меня достают!

— Да разложись оно все пропадом! — сказал я и повесил трубку.

Мне снился прекрасный сон, будто во времена нашего обучения в институте, когда «Дум» еще не был написан, мы с друзьями играем в него в общежитии. Во время самого сладкого момента — разрезания Ленчика бензопилой, снова раздался телефонный звонок. Как ни странно, звонил именно Ленчик, хотя ему полагалось лежать между вторым и третьим этажами, распиленным напополам.

— Представляешь какое дело? — сказал он мне, вместо приветствия, — теперь программа не выдает неустранимую ошибку, зато сразу после запуска создает файл, размеры которого стремятся к бесконечности…

Я взвыл от злости. Хоть бы создание этого киборга оправдало те муки, которые я из-за него терплю. Иначе я его собственными руками удушу, сразу после создания.

У самого входа в институт я встретил человека из отдела снабжения, который спросил меня, следует ли выделять отделу программной поддержки затребованный ими спирт. Я ответил, что не стоит, так как, либо они его выпьют, либо он нужен Ленчику для протирания компакт дисков. И сразу же после этого, я понял, что не в состоянии преодолеть дверь, ведущую в институт, и тем более не смогу дойти до своего кабинета. Я развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел обратно домой.

Дома я набрал телефон Саши Дергунина, который по причине своей нетрудоспособности был дома. Он с радостью принял предложение посидеть гденибудь в баре, но спросил, зачем мне это.

— Я хочу написать биографию Юрия Павловича Очкова, — ответ был подготовлен заранее, — о его трудовых заслугах я прекрасно осведомлен, но мне хотелось бы узнать о его учебе в институте. Вы вроде его друг?

— Да, — сказал Дергунин и ухмыльнулся, — так оно и есть. А поподробнее нельзя?

— Можно, — сказал я, — дело в том, что Юрий Петрович каким-то безгрешным получается. Нехорошо так, никто не поверит. Я подумал, может, вы расскажете о каких-нибудь его институтских промахах. Вроде, о погрешностях в работе нехорошо писать, а институт — дело забытое.

— Другими словами, — Дергунин снова ухмыльнулся, — вы хотите, чтобы я помог вам его шантажировать.

Вот падла!

— Да, нет же. Просто хочется, чтобы он человеком выглядел.

— Хочется, — поддакнул Дергунин, — я вам помогу, он меня достал. Принесу вам кое-что…

Через полчаса мы сидели в баре и пили пиво, точнее я просто держал кружку, а пил Дергунин, и между глотками рассказывал мне о грехах своего приятеля.

— …а изворотливый был, — Дергунин сделал еще один глоток, — экзамены сдавал за милую душу, всегда знал к какому преподавателю пойти…

Что же ты мне про экзамены несешь. Ведь есть чего-то покрупнее. Не стал бы ты, гад, про экзамены по телефону ржать.

— Но самое главное, — дошли таки до главного! — влюбчивый он был, правда, со мной просто дружил.

Подумать только, а он по-твоему должен был и в тебя влюбиться?!!

— Чего глаза вылупил? Не понял, да? Голубым он был. Очков Юрий Павлович.