Лицей 2020. Четвертый выпуск

Он видел в зеркале по-прежнему молодого, но какого-то другого себя. Стоящего даже не перед выбором, а на пороге выбора, за его пределами, уже там, куда никогда раньше и откуда никогда потом. Ещё молодой, но вот пожалуйста — седые виски, лёгкая залысина. Пожил достаточно. Столько натворил.

Пока чистил ботинки (вспомнилась армейская ветошь и вонючий гуталин), думал — как? Видел в кино, где всё просто, где будто бы всегда под рукой находилась верёвка, пришпоренная к потолку. И табуретка по высоте и габаритам. У него же — ничего такого, только ремень кожаный с металлической бляхой.

Он приложил к шее, по размеру затянул. Как будто садомазо. Не хватает женщины с плёткой. Рассмеялся. Вспомнил, что в баре давно томится нетронутый коньяк. Выпил, занюхал рукавом, упрятал нос в складочках манжета. Заиграло живое тепло в его живом теле, и мысль — тоже живая — опять прояснилась и снова уверила — пора.

Затянул сильнее. Так, что горло стало под натиском. Почти заметно, едва ощутимо, но — да, вполне себе естественно.

Он думал. Вот ведь как бывает. Ещё вчера так радовался отъезду жены. Представлял, как проведёт свободный вечер, планировал позвонить и тому, и другому, сходить в бильярд, расслабиться. А сколько планов на потом: ремонт в новой квартире, Таиланд или Куба, собственная база отдыха на загородном пруду.

Мальчику, наверное, лет шесть было, семь. В шапчонке с капюшоном, шарфик на ветру. Про шарф, наверное, придумал — как бы рассмотрел на такой скорости. Сообразить не успел, а шарф, конечно, запомнил. Ну да, ну да.

Ремень сдавливал шею. Словно змея, восставшая из недр смерти, напала с расплатой за мирские грехи.

Там переход вполне себе заметный. Налево посмотрел, направо. Правильно, как в школе учили. Вот и светофор загорелся с зелёным человечком. Шаг, второй, третий. Довольный такой, домой бежит с пятёрками. Да хоть с двойками. Какая вообще разница, если тут откуда ни возьмись — он — пьяный — на газу — бах, и нет ничего, и не было будто.

Одного только не хотел — чтобы нашли его таким вот невзрачным. Глаза, налитые кровью, выпятятся. Распухнет шея, раздавит её глубокая борозда. Покроет кожу жёлтый налёт. Серый, чёрный — будет лежать на полу в красивой своей рубашке, начищенных до блеска лакированных ботинках.

Может, тюрьма и лучше. Не сомневался. И знал, ничего там страшного нет. Друзья сидели, и нормально, вышли, справились. Другое дело — сидеть за мошенничество какое-нибудь или незаконное предпринимательство. А тут за смерть ребёнка придётся отвечать. Никакой срок не спасёт. Жить-то как.

Он давил и сдавливал. Больно и страшно. Сейчас, сейчас пройдёт. Придёт и пройдёт. Минуту выдержать, даже меньше, и улетит. Легко и понятно, будто сто раз прежде уходил из жизни таким вот способом, словно вообще когда-то умирал. Сиреневой стала комната, зелёным — потолок. Сердце билось до последнего. Он жил ещё и понимал.

В дверь позвонили. Уже чувствовал рвотный приход. Позвонили снова — расслабил кисть, руку опустил. Ремень сполз. Еле устоял, попятился, схватив рукой опору воздуха. Застучали, зазвонили, открывай-открывай.

Открыл.

Жарков представился и показал удостоверение.

— Надо проехать. По какому поводу — сами знаете.

— А с ребёнком что? Что с ребёнком, а? — надеялся до последнего.

— Пошли давай, — сказал оперативник.

Просыпалось утро. Не кончалась жизнь.

Молодая жена

Жена сказала: «Напьёшься ещё раз — можешь не возвращаться». Пить он никогда не умел, но старательно учился. Ежедневные тренировки особого результата не приносили, зато уверенно вели к разводу.

Стоял на лестничной площадке. Синий от алкоголя, красный от спелых ударов. Весь помятый и кривой, с порванным воротником, ободранным подбородком. Кажется, в драке вытащили кошелёк и… ключи.

Приблизился к двери. Прислушался. Тишина убедила подождать.

С верхнего этажа, словно с небес на грешную землю, спустился сосед, вытащил из кармана фанфурик.

— Бушь?

Кивнул и выпил. Быстро и горячо. Зачем-то смял стаканчик, на что сосед выдал невнятное возмущение. Виновато дунул, вернув пластику форму, и не заметил, как опрокинул ещё, а потом ещё и ещё, много раз по пятьдесят.

— Не очкуй. Меня сто раз выгоняли. Скажи, что любишь. Жить не можешь. Хочешь, вместе зайдём?

Отказался, и сосед разочарованно ответил:

— Как хошь.

Наступил второй приход. Пить пьяным — всё равно что изображать любовь, когда разлюбил. Зачем вообще женился. Кутил бы, как раньше, и не думал, что дома — ждут. Умерла единственная лампочка в подъезде. Пошатнулся, нашёл стенку. Всё нормально — живой.

Он беспричинно пил всё лето. Начальник, смирившийся с его ежедневным похмельем, как-то понимающе объяснил, что причина есть всегда.

— Работа, жена, квартира. Чего тебе не хватает? Молодой, вся жизнь впереди.

Пообещал, что обязательно завяжет.

Жена уже не верила обещаниям. Сначала обещал, что сделает её самой счастливой, потом говорил, что всё наладится, теперь — что выберутся, выберется, уберётся.

Поднёс кулак и вроде бы решил постучаться. Раз-два-три. Поймёт? Не поймёт! Не победить, не оправдаться.