Читаем Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов полностью

В своем высокомерии Грибоедов ничего не прощал. Малейшая неосторожность вызывала в нем суровый, жестокий и беспощадный отпор. Известна сцена, происшедшая у Н.И. Хмельницкого, созвавшего гостей на обед. Там Грибоедов обещал прочесть свое «Горе от ума». В числе собравшихся был и Федоров, очень простой, милый, добродушный человек. Пока Грибоедов закуривал сигару, Федоров — автор драмы «Лиза, или Следствие гордости и обольщения» — взял рукопись «Горя от ума», покачал ее на руке и простодушно сказал: «Ого! какая полновесная... Это стоит моей "Лизы"». Грибоедов вспыхнул: «Я пошлостей не пишу». Все были ошеломлены. Желая обратить все в шутку, Федоров сказал, что он готов первый смеяться над своими произведениями. — «Да, над собой-то вы можете смеяться сколько вам угодно, — резко ответил Грибоедов, — а я над собой — никому не позволю». В конце концов, желая замять размолвку, хозяин, смеясь, сказал Федорову: «Мы в наказание посадим вас в задний ряд кресел». И на это Грибоедов бросил: «Вы можете посадить его куда вам угодно, только я при нем своей комедии читать не стану». Несчастный Федоров ушел, и с жестоким хладнокровием Грибоедов кинул ему вслед: «Счастливого пути!»


Как очень умный человек, Грибоедов не мог не оценивать себя, имел смелость смотреть на себя со стороны, — тоже черта гордости, - и в декабре 1828 года писал В.С. Миклашевич: «Всем грозен я кажусь, и меня прозвали сахтир — coeur dur (твердое сердце)».

И эти качества «сахтира», эта презрительность Грибоедова глубоко и полно отразились в его бессмертной комедии. Все лица ее нарисованы презрительной рукой. Сам Грибоедов это раскрыл в письме к писателю Катенину: «В моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека». Но и Чацкий не только не является полным олицетворением своего создателя, но во многом должен заслужить его скептическое осуждение — за лиризм своих излияний, за бесцельную борьбу, излишне пылкую полемику с не понимающими его людьми, за слепоту своей привязанности, за свою, всегда осуждаемую Грибоедовым, мечтательность.

И тут Грибоедов остался верным себе, презрительным и высокомерным.

Один из лучших исследователей грибоедовской жизни и текстов Н. К. Пиксанов верно замечает, что «Горе от ума» — барская пьеса. Она самая барственная из пьес русского репертуара, барственная по своему основному тону, барственная по своему лиризму чести и личного достоинства. Но «Горе от ума» барственно еще и по разлитому в нем презрению, — живой голос, чудесное отражение характера и личности самого Грибоедова.

Признавая его великодушие, благородство, верность в дружбе, высокую культурность, талантливость, музыкальность, бескорыстие, смелость духа, — это подтверждают все воспоминания, все свидетельства знавших его людей, — А. А. Бестужев упоминает о «странности и отрывистости» грибоедовских манер и его яркой «оригинальности»: «Он не мог и не хотел скрывать насмешки над позлащенною и самодовольною глупостью, ни презрения

к низкой искательности». В Грибоедове он отмечает «твердость», «суровость», даже «дерзость». И все современники говорят об его «порывистости», «резкости в обращении», «желчности», уводивших Грибоедова в сторону от справедливости и уважения к человеческому достоинству. Полевой подчеркивает его «степенность и задумчивость»; П-А. Каратыгин говорит, как Грибоедов был «сильно вспыльчив, заносчив и раздражителен»; Е.А. Баратынский оставил нам стихотворение «К портрету Грибоедова»:


Взгляни на лик холодный сей.Взгляни: в нем жизни нет; Но как на нем былых страстей
Еще заметен след!


И все, наблюдавшие Грибоедова, в один голос говорят о его порывистости, страстности, пылкости, несдержанности. Хорошо и верно охарактеризовал Грибоедова С. А. Андреевский: «Едва ли он был свободен в своем обращении от некоторого холодного и высокомерного

дендизма, который сказывался в спокойном и вызывающем осмеивании собеседника».

Если в этом определении есть погрешность, то она в одном: не «некоторое», а глубокое и характернейшее для Грибоедова высокомерие скептического ума жило в нем как главная, основная и определяющая черта его психологии, как источник и причина его внутренних мук, его мыслей о самоубийстве, его душевного одиночества и наконец его трагической смерти. Но она же явилась возбудителем и вдохновителем его великой комедии, бессмертного «Горя от ума», тоже презрительного, тоже высокомерно-негодующего, — блистательной бытовой и сатирической пьесы, исполненной возвышенных мотивов благородства, всю жизнь волновавших великого Грибоедова.

А. Кизеветтер

Грибоедов и его комедия 

Когда вы всматриваетесь в портрет Грибоедова, — его умное, печальное и несколько надменное лицо говорит вам прежде всего о том, что этот человек не был рожден для счастья. И в самом деле, печать трагизма лежит на всей жизни знаменитого поэта.

Перейти на страницу:

Все книги серии Зарубежная Россия

Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов
Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов

"Грибоедов в русском сознании еще не поставлен на должную высоту", - эти слова одного из русских пореволюционных эмигрантов можно считать девизом отношения граждан Зарубежной России к личности создателя "Горя от ума". В течение многих десятилетий представители "первой волны" эмиграции изучали жизнь и деятельность замечательного писателя, государственного деятеля и патриота, создав целый корпус работ, имеющих непреходящую ценность.Вошедшие в данный сборник избранные труды изгнанников о Грибоедове отличаются жанровым разнообразием; здесь представлены историко-литературные и биографические очерки, философская публицистика, научные студии, рецензии и др. Эти сочинения были написаны в 1920-1980 гг. и опубликованы в Праге, Берлине, Париже, Белграде, Риге, Кламаре, Нью-Йорке и других центрах русского рассеяния.Составитель: М.Д.Филин

Александр Александрович Никольский , Александр Львович Погодин , Владислав Фелицианович Ходасевич , Николай Карлович Кульман , Петр Бернгардович Струве

Литературоведение

Похожие книги

100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Литература как жизнь. Том I
Литература как жизнь. Том I

Дмитрий Михайлович Урнов (род. в 1936 г., Москва), литератор, выпускник Московского Университета, доктор филологических наук, профессор.«До чего же летуча атмосфера того или иного времени и как трудно удержать в памяти характер эпохи, восстанавливая, а не придумывая пережитое» – таков мотив двухтомных воспоминаний протяжённостью с конца 1930-х до 2020-х годов нашего времени. Автор, биограф писателей и хроникер своего увлечения конным спортом, известен книгой о Даниеле Дефо в серии ЖЗЛ, повестью о Томасе Пейне в серии «Пламенные революционеры» и такими популярными очерковыми книгами, как «По словам лошади» и на «На благо лошадей».Первый том воспоминаний содержит «послужной список», включающий обучение в Московском Государственном Университете им. М. В. Ломоносова, сотрудничество в Институте мировой литературы им. А. М. Горького, участие в деятельности Союза советских писателей, заведование кафедрой литературы в Московском Государственном Институте международных отношений и профессуру в Америке.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Дмитрий Михайлович Урнов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное
Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография
Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография

Изучение социокультурной истории перевода и переводческих практик открывает новые перспективы в исследовании интеллектуальных сфер прошлого. Как человек в разные эпохи осмыслял общество? Каким образом культуры взаимодействовали в процессе обмена идеями? Как формировались новые системы понятий и представлений, определявшие развитие русской культуры в Новое время? Цель настоящего издания — исследовать трансфер, адаптацию и рецепцию основных европейских политических идей в России XVIII века сквозь призму переводов общественно-политических текстов. Авторы рассматривают перевод как «лабораторию», где понятия обретали свое специфическое значение в конкретных социальных и исторических контекстах.Книга делится на три тематических блока, в которых изучаются перенос/перевод отдельных политических понятий («деспотизм», «государство», «общество», «народ», «нация» и др.); речевые практики осмысления политики («медицинский дискурс», «монархический язык»); принципы перевода отдельных основополагающих текстов и роль переводчиков в создании новой социально-политической терминологии.

Ингрид Ширле , Мария Александровна Петрова , Олег Владимирович Русаковский , Рива Арсеновна Евстифеева , Татьяна Владимировна Артемьева

Литературоведение