Любимая игрушка Создателя

Судьба, думал он. Я хотел вернуться, а меня не пустили. Намеренно или нечаянно. Я постучал, а дверь не открыли. Увидели через глазок, кто пришел, тихо отошли вглубь и притаились. Не тот. Только и всего. Ну и живи дальше, как жил, говорил он себе. Радуйся, что не открыли, неизвестно, что там, внутри. И кто. Не оглядывайся. Никогда не нужно оглядываться. От путешествий в прошлое одна печаль и запоздалые сожаления. А еще смятение духа. Неуверенность и страх. Не надо ломиться в закрытую дверь. Искать ключи к ней тоже не надо.

Судьба ли, случай? Какая разница! А может, это одно и то же? Попробуй раздели – где судьба, а где случай? Что же правит судьбой? Случай? И кто из них главный? Или что? И как они связаны – по горизонтали или по вертикали? Метафизика какая-то, обрывал он себя, измученный. Хватит! Хватит…

Ему снова, как в детстве, стали сниться сны. Ему снилось, что лежит он в глубокой черной яме, похожей на окоп, а сверху, оттуда, где светлый длинный прямоугольник неба, сыплется земля. Земли все больше, она сыплется, шурша, скатывается по черным стенкам с торчащими обрывками белых выморочных корешков, покрывает его, и ему все труднее дышать. Он пытается выбраться, но не может даже пошевелиться. Члены его скованы. Земля сыплется ему на лицо. Он слышит ее сырой затхлый удушливый запах. Он понимает вдруг, что это не окоп, а могила, и надежды нет, ему не выбраться. Он начинает задыхаться от ужаса, широко раскрыв рот, чувствуя застревающие в горле сухие жесткие комки. И вдруг видит еще одного себя – летящего высоко в облаках. Задыхаясь, он следит за полетом себя другого

. Ему хочется закричать, дать о себе знать кому-то, чье присутствие незримо ощущается, но он не может издать ни звука. Летящий другой удаляется, уменьшаясь. Пока не превращается в едва заметную черную точку далеко в синеве. Вместе с ним тает надежда на спасение и исчезает тот, чье присутствие незримо ощущалось. Комья земли тяжелеют, груз, давящий на грудь, невыносим. Он перестает дышать…

Сон этот повторялся почти каждую ночь. Он стал бояться засыпать – тянул до последнего – сидел в Интернете, смотрел, не вникая, на экран телевизора. Свой сон он знал наизусть. Каждую ночь его погребали в черной яме, а его двойник улетал прочь, легкий и равнодушный, ни о чем не подозревая. И затем – пробуждение, как взрыв. И теплая противная вода из-под крана…

– Тебя сглазили, – с размаху ставит диагноз Дива, прикидываясь жизнерадостной. – Надо снять порчу. Я знаю одного экстрасенса, сильный мужик, мастодонт, очередь на пять лет вперед…

– Дива, – говорит он, смеясь невесело, – какая порча, о чем ты? Неужели ты веришь в эту чушь?

– Не очень, – честно отвечает Дива, ероша ему волосы. – Но говорят, помогает, даже если не верить. Так что можешь и дальше не верить… на здоровье. Пойдем?

– Ладно, – сдается он. – Только давай подождем немного.

Давай подождем. Может, само пройдет…

Не прошло. Может, я схожу с ума, думал он в отчаянии. Что я знаю о своих родителях? Может, у меня дурная наследственность? И достаточно было толчка, чтобы нарушилось равновесие? Достаточно было убийства старика…

– Мы поедем отдыхать на Корфу, – строила планы Дива, но голос ее был неубедителен. – Есть там один уголок, совершенно дикий, безлюдный, первозданный. Ты себе не представляешь… Развалины храма Артемиды, о котором не знают даже прохиндеи – владельцы туристических бюро. А только местные жители. Если попросишь – покажут, но заставят поклясться на статуе двукопытного Пана – есть там такой, с хитрыми глазами, рожками и свирелью, – что никому не скажешь. И вот сидишь ты на ступеньках храма, море яркое, синее – режет глаза, вой ветра в остатках стен; лаванда, сухая, выбеленная солнцем, гнется к земле; полустертый мозаичный пол древней купальни с резвящимися синими дельфинами и оранжевым солнцем… две с половиной тысячи лет, представляешь?

Сидишь и думаешь… Ни о чем не думаешь! Все к черту! Ветер треплет волосы, запахом лаванды пропитано все вокруг – и море, и земля, и волосы, и одежда. Солнце в зените, белые барашки на гребнях волн. И ни одной мысли в голове! Все не важно, все осталось где-то там, далеко. Суета сует и всяческая суета. Не более. Ничего не нужно. Ты не поверишь, мой мальчик, до какой степени ничего не нужно… Тебе сразу станет лучше, вот увидишь!

Андрей смотрит на Диву, в ее глазах слезы. Усталость в уголках губ, усталость в уголках глаз…