В один прекрасный день Андрей вдруг понял, что надо делать. Понял, что есть выход. Есть! То, что он придумал, было просто, как колесо. И авторство принадлежало не ему – тысячи поверженных и преследуемых до него прибегали к этому крайнему средству, иногда добиваясь успеха, иногда нет, что нисколько не умаляло надежды на успех. Надежда умирает последней, говорят. Он придумал убежать! Немедленно, сию минуту! Удивительно, как это он не сообразил раньше. Он даже засмеялся от радости, и смех его прозвучал странно в пустой квартире…
Окрыленный этой простой мыслью, он стал торопливо выгребать из ящиков письменного стола и серванта документы, фотографии, письма, записные книжки, какие-то справки и, наконец, свои детские рисунки, те самые, с которых все началось. Выгребал поспешно, роняя на пол от возбуждения. Спешил. Уложил бумаги в раковину на кухне. Спичка загорелась с третьей или четвертой попытки, так дрожали руки. Он стал подкладывать в костер все новые бумажки, одну за другой. Пламя глотало, разрастаясь и потрескивая. Поколебавшись, он разорвал и бросил в костер паспорт. Стоял и смотрел со странной радостью и чувством освобождения, как горят его прошлое и настоящее.
Распихав по карманам деньги, он присел на диван, закрыл глаза. Он был полон нетерпения, надежда стучалась в сердце. Он уйдет в толпу. Растворится среди людей. Как в том рассказе, Честертона, кажется? Или Конан-Дойла? «Где можно спрятать лист?» – «Среди листьев». – «Бумагу?» – «Среди бумаг». А человека среди людей! Изменить внешность, придумать другое имя, уйти подальше от мест, где тебя знают. Мир велик. Он всегда примет усталого путника. А тот, со скамейки… Пусть поищет. Игра началась. Марионетка перекусила нитку, на которой висела, и вырвалась на свободу. Только обрывок болтается на гвозде. У него мелькнула было мысль, что бежать некрасиво, что он поступает как трус и ничтожество, но он отодвинул ее куда-то на задворки сознания, пообещав додумать как-нибудь потом – уж очень велико было желание освободиться от
Посидев с минуту, он встал. Тщательно запер входную дверь – на два оборота, чего обычно не делал. Ключ тоже бросил в мусоропровод. Ухмыльнулся, услышав, замирающий внутри металлический грохот. И ушел.
Диве он не позвонил. Он просто забыл о ней…
Глава 2
Марго и Юлий
Марго вся отдалась ожиданию. Девочка родится в начале февраля. Водолей. Водолейка. Как и Юлий. Может, она, Марго, тоже Водолей. Раньше она не задумывалась о том, кто она. Просто жила себе, не тужила. Радовалась жизни. А теперь впервые задумалась, пытаясь представить себе свою семью. Ведь была же у нее семья! Мать была. Отец. У всех есть семья. Пусть ущербная, неполная, несчастная, но есть. У всех, кроме подкидышей. А она, Марго, не подкидыш. Ее привела в детдом женщина из детской комнаты милиции. На ее глазах Марго стащила из чьей-то сумки сверток с бутербродом. Она была голодна. Было ей тогда лет пять или шесть. Ничего вразумительного рассказать о себе она не могла.
– Как тебя зовут? – спросила женщина-милиционер.
– Марго.
– Марго? – удивилась она. Марго кивнула. – А фамилию свою ты знаешь? – Марго помотала головой – никакой фамилии у нее не было. – Может, Маргарита? – допытывалась инспектор.
– Марго!
– У тебя есть мама? – Марго мотала головой – нет! – А где ты живешь? – Марго пожала плечами – нигде. Везде. На вокзале. Или в подвале. Или на мусорке. Летом тепло. – А друзья у тебя есть?
Марго задумалась. Была бабушка, называла ее Марго…
– Твоя бабушка? А где она?
Марго снова пожала плечами. Она с любопытством рассматривала скромную обстановку детской комнаты.
– Ты посадишь меня в тюрьму? – спросила она у женщины. – А другие дети там есть?
– А где жила раньше? – допытывалась инспектор. – Ты же не могла все время жить на улице. Где ты жила зимой? С кем?
Зимой? Марго задумалась. Снова пожала плечами – нигде. Не помню…
Сейчас Марго вдруг подумала, что ее восприятие себя как личности началось с детской комнаты милиции. Всего того, что было раньше, просто не существовало. Даже мифическая бабушка, называвшая ее Марго, виделась словно в тумане и вскоре выветрилась из памяти навсегда, оставшись лишь в сухих строчках протокола. А голос остался. Слабый, старческий. «Марго, – звала бабушка, протягивая кусок хлеба с вареньем. – Иди сюда, возьми!» Была ли это ее бабушка? Или чужая? Куда она потом исчезла? Неизвестно. А что было до бабушки? Откуда Марго взялась? Была же у нее мать! Была ли мать дочкой бабушки? И где она теперь? Жива ли? Как Марго оказалась на улице?