Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС

Накануне последнего наступления Советов наш легион получил двойную задачу. Наш первый батальон из шестисот пятидесяти солдат, временно выведенный из моего подчинения, был выдвинут на шесть километров к западу от остатков моста через автостраду близ Одера. Он занимал одну деревню. В случае необходимости он придет на помощь второму полку немецкой полиции, занимавшему высоты на левом берегу.

Мне было поручено командование второй линией обороны в пятнадцати километрах к западу от Одера. Эта линия на четыре лье проходила над широкой болотистой низменностью.

Чтобы занять эту линию, я располагал всего-навсего моим вторым пехотным батальоном и одним полком фламандских волонтеров, отделенным от дивизии и переданным под мое командование.

* * *

К середине апреля русские перешли в последнее наступление. Наш северный сектор от Штеттина до Гогенцоллерна еще несколько дней оставался в странном затишье, но Саксония была захвачена, и разрыв перед Берлином сокращался.

На армейских картах у генерала Штайнера я видел устремленные к столице рейха советские стрелы. Если заслон прорвут — а он был практически прорван — то как помешать тысячам советских танков войти в Берлин?

Вечером 19 апреля генерал Штайнер показал мне масштабы трагедии: танки красных почти дошли до Ринга, знаменитой окружной автострады Берлина.

Некоторое количество наших парней были с поручениями в Берлине. Даже накануне окружения они с необычайным хладнокровием еще публиковали нашу ежедневную газету на французском языке L’Avenir («Будущее»).

Я прыгнул в машину, чтобы оповестить их о серьезной опасности. Берлин был в полутора часах езды от моего КП. В девять часов вечера, проезжая вдоль жалких колонн беженцев, бежавшим по всем направлениям, я въехал в старую прусскую метрополию.

Отель «Адлон» еще работал, несмотря на бомбежки и снаряды, падавшие теперь посреди улицы. В блестяще освещенном ресторане официанты в смокингах, метрдотели в костюмах-тройках торжественно и невозмутимо продолжали обслуживание, подавая куски изысканных фирменных блюд на больших серебряных подносах былых пышных времен. Все оставалось размеренным, изысканным, без нервного слова, без малейшего признака спешки. Несомненно, что завтра или послезавтра здание будет в огне или же приземистые монголы появятся в позолоченном холле. Но бонтон оставался бонтоном.

Это было красиво. Костюмы, самообладание, чувство дисциплины немецкого народа, вплоть до самых незначительных деталей и до последней минуты, останутся благородным человеческим воспоминанием для всех тех, кто жил в последние дни Третьего рейха.

В этом Берлине невозможно было отыскать ни малейшего признака паники. Однако кто еще мог сомневаться в исходе битвы? Оборонительные укрепления пригородов были смехотворными. Пехотные части — минимального численного состава. Танков была минимальное количество.

Вот напротив Кюстрина были построены настоящие укрепления, но они были взломаны и путь свободен. Всю ночь я колесил по городу, доехал даже до Потсдама. Ни одного следа мародерства, ни одного крика паники. Старики и ребята из гитлерюгенда ждали врага с фаустпатронами в руках, серьезные, как великие рыцари Тевтонского ордена.

Утром исчезло электричество и перестал работать телефон. Сотни самолетов противника летели над крышами, рисуя многочисленные белые полосы. Снаряды падали со всех сторон. Тысячи советских пушек вели сумасшедшую стрельбу, в пригородах грохотали танки.

Я собрал своих товарищей в дорогу. В час дня я покинул «Адлон». Один из моих немецких друзей, высокорослый инвалид, получивший в 1941 году под Москвой двадцать одну пулю в тело, вышел проститься со мной под обстрелом.

Он был в сопровождении очаровательных берлинок, нагруженных поэтической жатвой весны. Сотнями фиолетовых анютиных глазок с золотыми сердечками и красных тюльпанов украсили они весь капот моей машины. Они улыбались, простые и мужественные девушки.

Рейх рушился, Берлин тоже. Самые худшие унижения ждали каждую из них, но тонкие, красивые и страстные они еще несли цветы…

Только ценой больших усилий добрался я до старой дороги от Пренцлау до Штеттина. Автострада была уже отрезана Советами. Танки противника долбили сурово. Смешение тысяч повозок и тележек беженцев было неописуемо, они были обречены. Русские наступали.

Когда я подъехал к Брюссову, где находился мой КП, я увидел поднимавшиеся в небо на ширину в тридцать километров огромные, сказочные снопы дыма. Это получил финальный удар последний нетронутый участок Восточного фронта.

Как раз напротив наших болот русские выдвинулись по песчаному левому берегу Одера. 

Прощай, Одер…

20 апреля, в день рождения Гитлера, в шесть часов утра советская артиллерия открыла неслыханную пальбу по немецким позициям, защищавшим развалины старого моста через автостраду на юге Штеттина.