Любить не просто

— У меня к господину… к герру коменданту дело, — обратился он к переводчику. Тот согласно кивнул головой. Стоял сам и не предлагал сесть Куприю. Яков вдруг вспотел. Ну и духота в хате! Начал платочком старательно вытирать лоб. Перехватил насмешливый взгляд Рейна. Взглянул на платок — боже, какой он грязный… Смутился и опустил глаза. Под его кирзовыми сапожищами чернела лужица болотной жижи. Где это он умудрился влезть?.. Растерялся еще больше. Переводчик устало и презрительно глядел на него.

Наконец Яков расклеил губы. Пусть герр комендант знает, что вчера лично им, Яковом Куприем, в Криницах и на соседнем хуторе Вишняки арестованы активисты. Все они заперты в бывшем молокопункте. И он просит прислать машину, чтобы доставить их в комендатуру.

— Но в чем же их вина, Яков? — отозвалась Таня.

— Как в чем? — повернулся к ней. — Разве не слыхала! На этой неделе перетянули веревкой улицу возле моста на Парате, и немецкие солдаты, ехавшие под вечер с большака на мотоциклах, поломали себе ребра, руки, ноги…

Таня опустила глаза, но он заметил, как вспыхнула в них насмешка. Переводчик тоже усмехнулся, забубнил Рейну.

— Партизанен? — спросил Рейн у Куприя.

— Наверное, господин Рейн. Я считаю, что так, господин Рейн.

— А вы только догадываетесь, что арестованные вами люди виновны, или знаете точно? Разве вы их поймали у моста? — снова обратилась к нему Таня.

— Да они же это делали так, чтобы никто не видел, — озлился Яков.

— Тогда откуда вы знаете, что эти люди виноваты? И зачем вы их под замок посадили? Зачем? — наступала Таня на полицая.

Тот подвинулся ближе к коменданту, будто спасаясь от нее.

— Всех вас тут знаю. Кто чем дышит, знаю! И Кирилла твоего… Думаешь, все уж позабыли, как он в клубе советские песни крутил?

Таня вдруг заулыбалась. Никакого испуга в ее глазах не было. Они жгли презрением.

— Так вы же, Яков Павлович, тоже стояли за Советы, ревностно вели учет трудодней. Тогда вы уж и себя арестуйте заодно. Скажите об этом господину коменданту, потому что они сейчас уедут, а вы останетесь среди людей… Ему везде мерещатся партизаны! — улыбнулась Таня Рейну. — Такой уж характер у человека!

Переводчик едва успевал за ней.

Куприй выгнул спину и пятился к выходу, как нашкодивший кот, которого прогоняли от крынки со сметаной.

— Хочет, наверное, заработать себе награду у господина Рейна… — добивала она полицая, хотя тот был уже за дверью.

— А вы не хотите, фрейлейн, иметь себе награду за спасение жизни немецкого офицера? — повернулся к ней вдруг комендант.

— Я?.. — все еще улыбаясь, она внутренне ужаснулась возможности иметь награду от врага, которая ляжет пятном на весь ее род!.. Если бы знала, как повернется задание Сухорука!

— Да, вы ведь ценой своей крови вернули его к жизни! — подтверждал переводчик.

— Это так… но герр комендант не может не помнить, что моя кровь не арийская. И если об этом узнают начальники… Не будет ли он иметь за это неприятности?

— Танья! — Пухлые губы Рейна вздрогнули. — Ви имеет умный голова. Ви прафильно все понималь. Но!.. — У него не хватало слов, и он умоляюще посмотрел на переводчика.

Тот с готовностью склонил голову, сверкнув стеклами пенсне.

— У господина коменданта есть мать, которую он любит превыше всего. Она не перенесла бы смерти своего единственного сына. Поэтому он уважает девушку, которая спасла жизнь ему и его матери. Он еще говорит, Таня, что его отец также был хлеборобом. Что он, герр Рейн, понимает людей, которые любят землю и выращивают хлеб. Он и сам с радостью это делал бы. Но война! Фатерлянду нужны солдаты, и из него также сделали солдата.

— Однако… Зачем он позволяет арестовывать и убивать честных хлеборобов? — голос Тани задрожал от слез. — Господин Рейн… Иоганн… — протянула она к нему руки. — Неужели эти люди должны умереть из-за того, что господину полицаю что-то там показалось? Неужели вы такой жестокий?! Зачем верите этому оборотню, предателю? Ведь со временем он предаст и вас!

Стеклышки пенсне у переводчика запотели. Он бросал слова резче, торопливее, будто захлебываясь ими.

— Господин Рейн… Вы же понимаете, что слаба та сила, которая пользуется помощью изменников.

Рейн замер. Глаза его побелели. Таня осеклась на полуслове. Взгляд затуманился слезой. Щеки пылали. Но остановить себя она уже не могла. Чувствовала, что оказалась на острие ножа: еще какое-нибудь лишнее слово — и случится что-то непоправимое, страшное.

— Вы сочувствуете партизанам? — выдохнул Рейн.

— Я сочувствую справедливости, господин Рейн. А вы? Разве нет? Вы же честный человек. Скажите, какие же это партизаны, если они не прячутся по лесам? Куприй хочет продемонстрировать свою силу. Это лишь озлобит людей.

Комендант встал из-за стола, начал мерять шагами избу. На лице отразилась напряженная работа мысли. Переводчик отступил в тень. Но ни на миг не спускал глаз с Рейна, перехватывая его слова на лету.