Любить не просто

… С группой каких-то людей он вошел тогда в комитет комсомола их педагогического института: как дела, может, нужно помочь молодежи? Соломея как раз дежурила в комитете, она вскочила из-за стола, рассказывала, краснея. Он ласково улыбался ее смущению. Спортивные площадки? В этом можно помочь. А вот общежитие — сложнее. Но… если организовать на это дело студентов, министерство договорится со строителями насчет техники и материалов… Да, здесь настоящие комсомольские энтузиасты! Приятно… А теперь еще взглянуть бы на кабинеты.

Соломея первой бросилась к дверям, широко распахнула их министерским гостям. Борис Николаевич пропустил вперед всех, обернулся к девушке, спросил:

— Вы не возражаете, если я вам позвоню? Мы могли бы детальнее поговорить об инициативе ваших комсомольцев.

Соломея покраснела. Конечно, она не против…

Спустя несколько дней знакомый бархатный голос учтиво сказал ей в телефон:

— Как вы смотрите на то, чтобы нынче вечером провести часок вместе? У меня есть билеты в кино.

Постепенно встречи участились, прогулки сделались продолжительнее.

Прошла весна, промелькнуло и лето. Спортивные площадки соорудили. Для нового общежития, которое должны были строить сами студенты, завезли бетонные блоки, кирпич, цемент, песок…

Соломея была счастлива: она полюбила. Ей хотелось такой же взаимной пылкости. Но Борис вел себя сдержаннее. И все же она была счастлива.

Но затем звонков не стало. И встречи прекратились. Сперва она мысленно оправдывала его. Ах, у него столько дел, забыл. Он ведь ездит в командировки — курирует теперь несколько издательств. Они, конечно, встретятся, поговорят. Условятся на послезавтра. Он позвонит, уточнит. Ведь когда он начинал говорить с нею, казалось, искренняя радость овладевала им.

— А, наконец-то ты зашла! Ну, расскажи, как же ты живешь, родненькая… Но… прости. На собрание зовут, видишь. Нужно идти. Позвонишь завтра, ладно?

Завтра было то же самое. И уже заставила себя поверить, что Борис сознательно избегает ее.

…Дочке было полтора года, когда Соломея повесила в своем кабинете портрет светловолосого мужчины.

— Это твой папа. Скажи, Славка, папа!

— Па-па, — лепетала крошка. — Па-па! — смеялись пухлые детские щечки…

Как-то Сашко вихрем ворвался в квартиру, подхватил на руки Славку и закричал:

— Ура! Сегодня у нас праздник, Славка. Сегодня твой папа награжден медалью. Вот! Смотри. И кричи: «Ур-ра!»

Славка пищала «ула» и крепко обнимала его за шею. Вечером Сашко просил Соломею:

— Никогда не говори Славке, кто ее отец. Медунка о ней не знает. Ему и не нужно знать. А Славка — наша.

— Любимый… Ты знаешь, какой ты? Нет, ты не знаешь. А я — не могу сказать.

К чему слова? Им не нужно было слов. Только удивлялись, как случилось, что они не встретились раньше. Ужасались: что было бы, если бы вообще не встретились.

— Ты скажи… — допытывалась Соломея. — Скажи, что ты подумал обо мне, когда впервые пришел в редакцию?

— Подумал, что уже не уйду от тебя таким, каким пришел. Я еще раньше слышал о тебе…

Когда Сашка не стало, Борис пришел к ней. Он был весь сочувствие. Советовал ей переменить работу. К чему, мол, работать там, где все напоминает ей о погибшем муже? Да и в командировку ее теперь не пошлешь — у нее маленький ребенок. Он понимал ее положение, но люди есть люди, а работа требует своего. С этим нужно считаться. Или пусть замуж выйдет.

Соломея смотрела на него горящими глазами. Ее все больше охватывал ужас. Что он говорит? Как держит его земля?.. И это тот, кому она когда-то доверила свое сердце? Медленно поднялась с места. Не помнила себя. Только одно: как кинулась к двери, распахнула настежь и показала ему рукой.

Но жить здесь она больше не могла. Уехала снова в Заволжье, где осталась часть ее жизни, ее лучших воспоминаний.

…Как будто эхом отозвались в ней далекие, беспокойные годы молодости. Она не любит вспоминать, гонит от себя все, что было связано с Борисом. Но одного не изгнать ей из своей души — Мирославу… Борис так и не узнал, что у него такая дочь. И это радует Соломею. Делает в чем-то выше Медунки, придает уверенности в своем моральном превосходстве. Это был ее, только ее мир, куда Медунке вход запрещен навсегда. С его черствостью и вероломством. Таким она его знала. Но теперь… Говорят, человек постоянно совершенствуется, вбирает в себя опыт пройденного, переоценивает свои ценности. И тогда порой открывается ему еще какая-то грань жизни и начинает бунтовать совесть…

Отказаться от премии? Тогда она должна наконец узнать причину той неожиданной, бурной стычки в институте. Ведь после нее и погиб Сашко. Институтский газик, на котором Александр Ольшанский всегда выезжал в экспедиции, был исковеркан. А перед ним замерла грузовая машина со свеклой. В кабине вылетели все стекла. Распахнуты дверцы. Водитель, молодой парень в полосатой футболке, перепуганный и подавленный катастрофой, сказал:

— Он летел как бешеный. Я остановился!.. Сигналил ему фарами еще издали. Вот здесь, на повороте, он и налетел на мою машину, точнее — его занесло на меня…