Любить не просто

— О нет, мамочка, я совсем не хочу стареть. Кто же тогда меня замуж возьмет! Да еще и слава у меня — брошенная невеста! Как ты думаешь, это очень плохая слава?

— Об этом не думай. Тот, кто обращает внимание на сплетни, не смотрит в душу. Пустой человек. А тебе нужно счастье. Это когда люди находят друг в друге душевное равновесие…

— Ладно, — вздохнула Мирослава, наполовину всерьез, наполовину кокетничая. — Утешусь этим. Но все же как больно: меня обошли!

Соломея Афанасьевна отвернулась к окну. Слезы блеснули на ресницах. «Да, обошли… Подумать даже обидно — дочь повторила в чем-то мою судьбу… Дорогая моя… Ведь она еще не знает всего. И вряд ли узнает». Вслух проговорила:

— Не время об этом думать. Скажи, как там у тебя с книгой? Тебе, я думаю, пора уже думать о докторантуре. Как было бы славно: молодая женщина — ученый, доктор наук…

— Теперь не знаю. Борис Николаевич согласился было прочитать рукопись и отредактировать. А теперь — не знаю. Ему не до того, раз он отказался от выдвижения на премию…

— Как так?

— А так — отказался.

— Сам?

— Да, я думаю, никто его не заставлял.

Соломея остолбенела. Отказался от премии! Теперь, когда у него все так ладилось? Она должна повидаться, поговорить с ним. Немедленно!

— Мирослава, у тебя его адрес есть?

— Где-то был. Зачем он моей мамочке?

— Слышишь, Слава, — волновалась Соломея. Что-то вспомнив, бросилась в другую комнату. Уже оттуда донеслось: — Тут какая-то тайна, Слава.

Соломея упала в кресло.

— Но только — нет, не скажет он мне ничего… Я так волнуюсь… Я не смогу говорить с ним. — Она опустила голову и заплакала.

Утреннее солнце выплывало из прозрачной дымки, начинался жаркий июльский день. Притихли вскоре каштаны, примолкла вокзальная площадь. Пассажиры спешили покинуть разогретые и уже размякшие тротуары. Садились в зеленые пригородные вагоны, поезд понесет их в рощи, леса, на мягкое лоно лугов.

Мирослава почти бежала к перрону. На душе было печально — и этот вокзал и этот перрон напоминали другой похожий день. Тот, который отгорожен от нее белыми снегами, весенними дождями и еще чем-то неизведанным, терпким… Быть может, такое чувство рождает былая мечта. Или затаенная обида.

Но ведь тот день был. Мирослава стояла теперь на том же месте. Сердце ее пело тогда от радости. Они ехали — вдвоем! — летели навстречу утреннему солнцу.

Она отгоняет воспоминания. К чему, когда все это прошло. И начала присматриваться к пассажирам, вглядывалась в разомлевшие лица. Она давно заметила, что дорога снимает с людей обычное напряжение, освобождает от будничных забот, дает отдых мозгу и мускулам, погружая их в полусон.

Приглушенный шум электрички то затихает, то журчит как ручей. Зеленая круговерть лесов за окном снимает усталость с глаз. В вагон врывается жаркий ветер, выгнанный вихрем поезда из гущи бора, настоянный на прошлогодней живице.

Мирослава вдруг видит себя в тот счастливый день. Вот так же летели они с Максимом сквозь зеленый простор. Отшумел уже их поезд…

Лети же, поезд, лети! Сейчас Мирослава ступит на те тропки, которые когда-то водили их в лесную чащу. Она должна еще раз — одна — пройти по ним. Быть может, ей наедине откроется та истина, которую она не постигла. Она хочет еще раз увидеть себя здесь и еще раз «услышать» тот разговор — где, где была фальшь? Чего она тогда недосмотрела? Была надежда, возвратись на то же место, еще раз воссоздать в памяти каждое слово, сказанное здесь, каждый жест, каждую улыбку. Теперь уже спокойно, трезво она взвесит все… И может быть, отсюда начнется ее путь к самопознанию. Тогда она найдет то, что придаст ей силу и поможет выстоять. Мать сказала: непобедим тот, кто прошел долгий путь поисков и кто нашел себя.

А Макар Алексеевич Доля сказал: «Вы чересчур эмоционально остро воспринимаете жизнь. Обычно люди чувствуют более мелко, и оттого они трезвы. Меньше у них подобных неожиданностей. И такие страдания скорее испаряются». Мирослава грустно ответила: «Возможно, так и бывает. Но мне совестно перед другими. И самой больно — не могу справиться с собой». — «Не можешь, а нужно. Главное — выстоять перед самою собой. Человек должен сам творить себя…»

…От перрона люди идут напрямик, вытоптанными в траве тропками, к речке. Небольшая синяя полоска, будто отколовшаяся от краешка неба над лесом и упавшая на бархат луга, манила свежестью. Это излюбленное место отдыха горожан. Веселыми стайками или притихшими парочками недавние пассажиры спешат, почти бегут к заманчивой синеве.

Мирослава неторопливо идет к берегу. Стала поодаль, дает обогнать себя всем, кому не терпится с плеском прыгнуть в прохладную воду реки. Нет, она не пойдет туда. Там слишком много любопытных к чужому одиночеству глаз. Вон за лугом лес, он словно растаял, окутанный жаркой сизой мглой. Ее путь — туда.

Солнце слепило глаза. Мирослава надела темные защитные очки, сняла туфли. В пляжном сарафане было удобно и легко. Дышалось свободно.