Любовь

— Ну скажи! Пожалуйста.

— Хорошо, любимая. Кхм. Любимая. Это же мое!

— Жадина-говядина, соленый огурец!

Беатриче демонстративно отставила бургер в сторону, а Ваню, как это часто с ним случалось, кольнуло déjà vu.

— Милая, ну ты чего?

— Вы собираетесь извиняться перед дамой, грубый котик?

— Прошу прощения, моя прекрасная герцогиня.

— Так уж и быть! Я вас прощаю. И в знак извинения принимаю поцелуй. Сюда.

Беатриче провела пальцем по шее, между ключиц (то есть в том месте, которое врачи обзывают яремной впадиной; Ваня, впрочем, полагал, что таковые бывают только у коров) и спустилась до груди. Платье у нее было замечательное.

— Я жду!

Ваня потянулся к возлюбленной. «Вот они, — пронеслось в его мозгу. — Яблочки раздора. Два персика греха. Еще одно движение — и они мои». Время остановилось. Дети в «Бургер Кинге» затихли, новогодние лампочки перестали моргать, а прямо перед Ваней, словно длинный пассажирский состав, выстроились в ряд Орфей, Петрарка, Данте, Одиссей и многие-многие другие; среди прочих Ване улыбался даже Дон Кихот. Все они, кто в рыцарской кольчуге, кто в греческой тунике, преклонили колено перед преемником, унаследовавшим их жезл джентльменства и нежно приласкавшим грудь любимой.

Но Ваня перегнулся чересчур далеко. Задев ладонью воппер, поэт вынудил его не только исполнить в воздухе тройной тулуп, но и упасть на платье Беатриче языком бекона. Она вскрикнула.

— Сука, ну ты что!

— Прости! Извини, миленькая, сейчас я уберу, сейчас.

Ваня засуетился, но Беатриче властным движением его оборвала. По-королевски невозмутимая, она положила бургер на стол.

— Котик, ты наказан.

Она вытянула картошку, помяла ее между пальцами. Затем очень нежно провела ею по своей нижней губе — захватив капельку алого кетчупа.

— Скажи мне, ты помнишь, что такое метафора?

— Скрытое сравнение, — не ответил, а сглотнул слюну Ваня.

— Правильно.

Беатриче приоткрыла губы, кое-где потрескавшиеся, но чувственные и нежные. «Терпи, Ваня, — он закинул ногу на ногу. — Поэт в России больше, чем поэт».

Беатриче прикрыла глаза, откинула голову… И медленно вошла в свой элегантный ротик палочкой картошки фри.

Ваня улетел. На секунду будто взаправду крылья появились — причем везде, во всех местах одновременно. Мечты, надежды — это ведь одно, а вот прям так, бессовестно, на виду, — это совсем другое. В будущем ему теперь виделись только акварельные тона: любовь восторжествует, война закончится, Россия будет свободной.

— Твой черед!

— Что «черед»?

— Есть картошечку. А я запишу видео!

И Беатриче действительно вытащила телефон.

— Да ну нет.

Ваня смутился. Помимо возбуждения в нем еще попискивал голос совести.

— Вы передо мной провинились, многоуважаемый котик. Время платить.

Согласившись с аргументацией любимой, котик выудил последнюю картошку из пачки. Золотая, остывшая, но еще пахнущая печью, с крупными кристалликами соли, она возбуждала Ваню не меньше, чем колготки Беатриче. Глядя в камеру телефона, он провел картошкой по губам, разинул рот и запихнул ее туда всю целиком; проглотил не разжевывая.

Скорая, как это часто случается со скорыми, приехала слишком поздно. Медикам осталось только диагностировать Ванину смерть. Беатриче была безутешна. Впрочем, воппер чуть остудил ее горе. Все-таки голод не тетка.

Пьеса для чтения

Логопедия

Савелию

…Словно пена,

падают наши рифмы,

И величие степенно

Отступает в логарифмы.

Вечер. Квартира Вити. Зрителям она видна как бы в разрезе — это тем легче представить, что квартира небольшая: кухня да одна комната. Беспорядок ощущается скорее в воздухе, чем в конкретных предметах, — иначе у молодых людей и быть не может. Однако сейчас здесь все блестит. В партере чувствуется запах чистящего средства.

На кухне Витя убирает стол, протирает пыль с антресолей, хлопочет. В комнате на разобранной кровати сидит Ярослав. Ярослав — ровесник Вити и Миши. Выше их ростом, с довольно коротко обритой головой и выдающейся мускулатурой, он производил бы впечатление грозное, если бы не вечно потерянная мордочка, которая бывает еще, пожалуй, у енотов. Медлительность его объясняется не глупостью, но желанием основательно разобраться в любой ситуации. Вообще, он весьма и весьма умен, но из-за профессиональной деятельности это не всегда заметно; дело в том, что Ярослав — не социолог или писатель, а физик-теоретик.

Ярослав грустно играет на гитаре. Думы его далеко отсюда.

ЯРОСЛАВ(тихо, чтобы не услышал Витя). …Не улетай, не исчезай. Я умоляю!..

Слышится залихватский стук. Витя бросает тряпку на торшер и спешит открывать. В квартире появляется Миша, запуская внутрь зимнюю прохладу и свежий дух дезодоранта.

МИША(пожимая Витину руку). Ну, как живете, пидоры?