Любовь без поцелуев (СИ)

Памятник погибшим евреям напоминал вырвавшееся из земли и окаменевшее чёрное пламя. Я сфотографировал Спирита с цветами – то ещё зрелище. Потом мы ходили, Спирит осматривал мемориал, а я… Я мучился каким-то абсурдным чувством. О Господи, колючая проволока. Зачем, зачем они её сохранили? Нет, я понимаю, память… И абсурд, абсурд, в мире больше никогда такое не повторится, никто не разрешит, чтобы такое происходило!

– Этого больше не повторится, – сказал я Спириту, когда он повёл меня осматривать памятники другим жертвам. – Люди не позволят такому произойти.

– О, я думаю, ещё как позволят. Убивать себе подобных – в человеческой природе, а человеческая природа не торопится меняться. Во всяком случае, не на нашей памяти это случится. Всегда найдётся повод… Тебе плохо?

– Да, – у меня холодели руки даже в перчатках, как будто это место выпивало из меня все силы, словно я каким-то способом улавливал «энергетику смерти», которая сохранилась здесь через полвека.

А ещё мне вдруг показалось, что я не смогу отсюда уйти. Что меня не выпустят. – Мне… Мне надо в номер… Полежать.

Зимний воздух казался жестким, словно я дышал ледяной крошкой. Какой-то человек подошёл к нам и что-то спросил по-немецки – Спирит отмахнулся. В номер он привёз меня на такси, я попросил купить мне чего-нибудь выпить.

– Макс, ты сопьёшься так. Да что с тобой, у тебя истерика! Ну-ка рассказывай, что случилось?

– Не знаю, – я не мог сказать. – Такое ощущение, как будто… Как будто я стоял над разрытой могилой, где свалена куча трупов. И один из этих трупов – я.

Спирит только вздохнул.

– Я просто вдруг понял... Что их запирали там и они умирали. И никто их не спас. Я раньше знал, а теперь понял. Господи, как это безнадёжно!

– Не поминай. Что-то ты совсем на себя не похож в последнее время. Помнишь, мы ходили на кладбище и ты ничуть не волновался.

– Кладбище – это кладбище, – я скинул одежду и сразу залез под одеяло. Мне было холодно, очень холодно. – Это естественно, рано или поздно мы все умрём. Но вот так… Купи мне выпить.

– Хорошо, только немного. Чего? – Спирит перекладывал какие-то вещи в своей сумке. А я лежал и чувствовал себя совсем больным.

– Не знаю… Чего-нибудь, что я ещё не пробовал.

– Я куплю тебе шнапса. Его ты, кажется, ещё не пил… Ладно, полежи, потом обязательно спустись вниз и поешь. Отвыкай от этой привычки: чуть что – прятаться под одеяло. Слышишь?

– Ага, – согласился я, чувствуя, что никуда я, к чёртовой матери, не пойду.

– На крайний случай закажи еду в номер, только не размажь, как обычно, всё по кровати.

Я остался в комнате в каком-то диком состоянии. То начинал шагать туда-сюда, то снова ложился на кровать и бездумно пялился в потолок. Собирался сам сходить за выпивкой, но не смог заставить себя переступить через порог. Вдруг захотелось написать письмо Стасу. Я достал фотографию, которую возил с собой в блокноте, – Стас сидит на кровати полуголый и внимательно, без улыбки, смотрит на меня. Интересно, а как бы ему понравился бывший концлагерь? Да никак. Он же… Нет, опять я думаю про него так, как привык думать, а Стас – совсем не бесчувственный. Я видел, я ощущал это в нём. Он был совершенно замершим снаружи, словно ему не только лицевые мышцы, а вообще любое внешнее проявление эмоций, кроме ярости, отшибло. Но они есть там. Иногда я сталкивался с ними – словно, ничего не подозревая, открываешь дверь, а за ней ревёт страшное пламя, которое в открытом виде может убить.

Стас мне никогда ничего не говорил. Может я и выдумал себе всё. Нет, было что-то, было… А начерта? Всё равно всё закончилось. Я здесь, в Австрии и завтра еду в Германию. А Стас – там, в этом интернате, за бетонным забором, среди холодных, выкрашенных тусклой краской стен, где по утрам лампы дневного света бьются, как в истерике… Всё закончилось. Нет, я не буду ему писать. Не буду. Только себе душу травить и ему. Спирит прав – всё закончилось и надо просто забыть. А не думать «А если…», «А может…». Ничего не может и ничего не будет.

Потому что глупость это всё.

Я убрал листок, убрал фотографию, постарался взять себя в руки и пошёл в ресторан – пробовать местную кухню. В номер я её заказывать не рискнул, некоторые названия звучали, как заклинания призыва демонов: цвибельростбратен, краутфлекерль…

Краутфлекерль я брать не стал – капуста с макаронами, какое извращение! Зато здорово объелся всякими десертами, особенно меня порадовал торт с благозвучным названием «Захер». Захер не только Мазох, но и торт!

Я рассказал об этом Спириту, но тот, отчего-то, не впечатлился. Он принёс мне шнапс – никогда не пробовал раньше. Впрочем, ничего особенного – вроде водки, только вкус мягче и лёгкий такой аромат, как от детской душистой воды, – мне так показалось.

Шнапс и огромное количество сладостей мне впрок не пошли. Я сначала никак не мог уснуть, а потом мне приснился даже не кошмар, а странный сон из тех, что оставляют тебя совершенно разбитым и с тяжелым чувством, что ты что-то недопонял.