Я был в каком-то странном месте – в гостинице, но не в этой. Там почему-то было очень сыро и обои клочками свисали со стен. Я мечтал закутаться в одеяло, но оно казалось слишком маленьким и тонким, а в окне постоянно что-то мигало – не то пожары, не то фейерверки. И тут дверь вышибли.
За дверью стоял Стас – непохожий на себя, но я всё-таки его узнал. Он был в длинном чёрном плаще и фуражке, с красной повязкой на руке. За ним стояли другие люди, мне казалось, я их знаю.
– Пошли, – Стас смотрел в упор с таким видом, словно не знает меня.
– Нет! – мне было страшно, я чувствовал, что если я выйду, случится что-то страшное, что-то безумно страшное, что там, за пределами этого сырого, облезлого гостиничного номера, мир давно превратился в ад. – Нет, не надо! Не я!
– И ты. Все, – Стас подошёл, я не мог понять, точно ли это он или какой-то другой человек, похожий на него. – Другие тоже уже там.
– Нет, я не хочу! И не пойду! – мне казалось, что если говорить уверенно, то он меня оставит, уйдёт обратно в эту ночь. А может отвернётся, и я успею спрятаться в шкаф? Но шкаф был нарисован на стене и кровать, оказывается, тоже – тут не оставалось ничего настоящего. – Стас, не надо! Не надо, Стас!!!
Он посмотрел мне в глаза, словно прикидывая, стоит ли отзываться, и сейчас это действительно был Стас.
– Ты что, как ты можешь!
– Теперь могу, – он крепко держал меня за запястье. – Ты ведь уехал в Англию и мне можно всё.
Те пожары, что бушевали на улице, выбили окно, когда мы выходили, и охватили комнату. Люди, которые шли рядом, отворачивались, я не мог различить их лиц. Стас смотрел и улыбался, и улыбка у него была ровной, симметричной, такой, какая и должна быть.
Сон распался и смешался.
Я ехал в машине, она неслась сквозь темноту. Всё вокруг всё время менялось. Сама машина то становилась кабриолетом, то джипом, то просто увеличивалась в размерах, и вокруг тоже ничего нельзя было понять. Я сидел за рулём, что мне совершенно не нравилось, я не видел, куда еду, и не понимал, как ей управлять, но приходилось делать вид, что всё в порядке.
Стас сидел рядом, по-прежнему непохожий на себя, но теперь – в светлом летнем костюме. Вокруг и впрямь было душно, стояла тропическая ночь. Играла музыка, сзади смеялись и открывали шампанское.
– Всё хорошо, – мы поменялись местами – мгновенно, теперь он сидел за рулём и я расслабился. Стас знал, что делает, отныне бездорожье и темнота – его проблемы. – Теперь всё хорошо, ведь мы выиграли войну.
– Кто это – мы? – я пытался обернуться, чтобы рассмотреть сидящих за нами.
– Какая разница, кто мы? Мы те, кто победил, – Стас гнал машину сквозь влажную, горячую темноту. – И война закончилась.
Теперь мы сидели друг напротив друга, кто был за рулём – я вообще не видел. В машине, кроме нас со Стасом, сидели Спирит и Игорь, и Вовчик, и Банни с Рэем – все непохожие сами на себя, но я знал, что это они. В машине не было крыши, с неба светили низкие тропические звёзды, каждая была воздушным шариком, наполненным светящейся радиоактивной водой, они были зацеплены за небо из чёрного бархата. Если бы я встал, я бы мог достать до одного из этих шариков.
Я тоже пил шампанское.
– Война закончилась, – довольно проговорил Вовчик, – и мы все живы, и фюрер мёртв.
– Как он умер? – я знал ответ.
– Он сам умер, – конечно, Вовчик мне не сказал. Стас улыбнулся.
– А интернат?
– Там случился взрыв. Они не должны были хранить боеприпасы в котельной. Ты же знаешь, что котельную топили трупами, чтобы была горячая вода?
– Нет, я не знал…
– Но нам нужна была горячая вода, – это уже сказала Банни, она была во всём красном и почему-то с красными волосами. – Ничего не поделаешь, нам нужна была горячая вода.
– Да, – Стас обнимал меня, его глаза светились, как радиация, – нам никак нельзя было без горячей воды. Но теперь война закончилась и мы победили. Терпеть не могу шнапс, он пахнет туалетным мылом, я бы никогда не тронул тебя, но ты не должен больше так рисковать собой.
…Я проснулся и лежал в темноте, сбросив одеяло, пытаясь остыть. Ненавижу сны, в которых есть какой-то длинный, абсурдный, запутанный сюжет. И никакого Фрейда или Юнга не надо, чтобы понять, к чему такое снится. Я – чёртов трус и мне страшно. Ощущение от сна было мерзким.
Я встал, нашёл в маленьком холодильничке номера бутылку минералки, посидел, прижимая её к виску. Попил, стараясь не разбудить Спирита и не объясняться, почему я тут брожу, как кентервильское привидение. Мне сейчас только сеанса психоанализа не хватает.
«А Стасу не снятся сны», – вспомнилось мне, когда я опять залез под одеяло. В такие минуты я ему завидовал.
Больше ночью мне ничего толком не снилось.
На следующий день мы выехали в Германию.
Лагерь Дахау я смотреть не пошел, справедливо полагая, что тронусь рассудком, особенно после всего, что рассказал и показал мне Спирит. У него всё это вызывало почти религиозный экзтаз, он заявил, что в будущем просто обязан посетить все нацистские лагеря смерти.
– Как тебе это может нравиться! Тут же убивали людей, понимаешь? Твоих родственников! И нас бы убили тоже.