Любовь без поцелуев (СИ)

Огромное сверхчеловеческое спасибо тем, кто в эти непростые времена поддерживает меня морально и материально. Я здесь – ради вас

«Черви» – общепринятое символическое изображение любви, однако имеет и другую трактовку — «развернутая ягодичная область». Может встречаться в виде перстня и, как правило, наносится обманным путем на кисть, предплечье.

А.Д. Ворохов, Д.Д. Исаев, А.В. Столяров. Социально-психологические факторы гомосексуального поведения у заключенных

У другана моего, Вади, отец был «сидельцем». Не вор в законе, ничего такого. Я, честно говоря, даже толком не помню, за что он сидел. Обычный мужик, невысокий, с залысинами, имевший привычку раз в два-три месяца нажираться до зелёных чертей, ломать всё, что видит, кидаться на жену и сына. Впрочем, будучи человеком порядочным, он всегда предупреждал, что придёт бухой, и давал возможность домашним попрятать всё ценное и свалить к родственникам в соседний дом.

Однажды Вадя позвал меня вместе с его семьёй «на пикник». Как оказалось, «пикник» – это не только сладкий батончик, а ещё и выезд за город на природу, к воде. До этого я никогда никуда не ездил и даже сейчас помню всё так, как будто не пять лет прошло, а пару дней. Помню, как пахло в машине и хрипело радио, как бил в лицо ветер, когда, балуясь, мы опускали стекло. Помню собачку, стоящую под задним стеклом, – облезлого далматина, кивающего головой. Помню слегка порванное зелёно-красное одеяло, которое мать Вади расстелила на траве, и кучу муравьёв, которые туда мгновенно наползли. Запахи очень хорошо помню – открытой воды, костра, жареных сосисок. У меня не было плавок – ясное дело, никогда раньше я нигде не купался, да и плавать не умел. Но в воде было хорошо, хоть и плавали в ней какие-то водоросли и дно было скользким. И даже здоровенные слепни настроение не портили.

Вадин отец разделся и я засмотрелся на наколку – корабль со всеми парусами и верёвками, и всем, что полагается, с морем внизу. Выглядело круто. Мужик перехватил мой взгляд.

– Такая вот дела (он всегда так говорил), осталась мне картинка на долгую вечную память. Подписанный зоной, как парась совхозный.

Вадина мать раскладывала на одеяле еду – яйца варёные, огурцы, помидоры, хлеб, печенье. Соль из спичечного коробка рассыпалась по всему одеялу. Вадя выбрался из воды и теперь сидел у костра на корточках, обсыхал. Пепел (мы в костер кучу картонок натаскали) летел и оседал у него на коже чёрными крапинками.

– Да, пацанёнок. Вот так. Знаешь, что главное? Если на тюрьму попадёшь, то помни, – Вадин отец принёс от воды охлаждавшуюся там бутылку с пивом, – никому не верь, ничего не бойся и ни у кого ничего не проси. А вообще, вот так я тебе скажу…

Тут мне со всей дури прилетело по плечу и я увидел зажатого в желтоватых пальцах с серыми ногтями полураздавленного овода.

– Такая вот дела. Нихрена там хорошего, конечно, нет. Сказки да байки это всё. Слышишь, Вадь? Хватит костром шуровать, и так весь уже чумазый. Ты же не будешь таким дураком, как батя? И ты, Стаська, тоже мотай на ус. Ничё, вообще ничё хорошего на зоне нет. Нечем тут, – он ткнул в свою грудь, – гордиться. Коль видишь картинку, чего б там ни было – хоть купола, хоть эполеты, знай, хозяин её дурак и променял жизнь на чифир и парашу…

– Лёник, не надо при детях. Мальчики, идите сполосните руки и кушайте.

…Это было пять лет назад.

Чего б я никогда не хотел, так это сесть. Вся эта романтика блатная мне нахуй не сдалась. И все эти правила и понятия. Для этого не надо быть особо умным и тысячу книг, как Игорь, прочитать. Достаточно немного мозгами пораскинуть. Человек, ясное дело, должен быть свободен, и это я понимаю как «совсем свободен». Ясное дело, тут у нас никто не сидел, но такое ощущение, что у некоторых, типа Танкиста, тюрьма сразу в башке. Как эти понятия. Ну, что делать, раз так уж сложилось. Это Макс думает, что можно по жизни пуп рвать и всем всё время доказывать, что они дураки и неправы. Мне лично глубоко плевать, кто что думает, важно, как идёт. И если, чтобы шло, как тебе надо, приходится иметь в виду какие-то ебанутые правила… Это как законы физики, только с людьми. Можно пинать землю сколько хочешь, но гравитация, сука, такая, и с ней хуй поспоришь. К тому же – это удобно. И так знаешь, кто что подумает, что скажет, что сделает. Как «по понятиям» правым быть. Как с темы съехать. Как человечка сломать.

«Беспредел», – сказал я Дёме. Это не я придумал, это ещё до меня тут было. Одно дело – чмырики убогие вроде Леночки или Червяка, которые сами на это идут. Другое дело – те, которые борзеют настолько, что последний страх теряют. Таких мы «опускаем». Потому что есть обычные дела, а есть то, что не прощается. Крысятничество, например. Или стукачество.