Весь остаток дискотеки я сидел в тёмном углу, держал в руке максов кулончик и думал, думал, думал. В один момент со стены свалилось особо большое, аж из четырёх ватманов сделанное сердце, и я вспомнил, как тогда, когда мы бегали за этой самой гитарой для Рэя, Макс нарисовал на своём окне сердечко – только почему-то с обоюдоострой стрелкой. Никогда не видел, чтобы так рисовали.
Градус романтики достиг своего предела и те, кто разбивался на пары, как-то потихоньку сваливали, понятно, зачем. В прошлом году у нас тут, кстати, после этого Валентина аж целых две дуры залетело – из одиннадцатого и из девятого. Ну, у Вовчика-то мозгов презиками пользоваться хватит. А Игорь? Он же, блин… Ещё жениться потом заставят. О, ну надо же, ни его, ни этой его Ани нет! И Люськи с её кавалером нет, и Вовчик смылся. Вообще какая-то малышня осталась, которая и не танцует толком. Их что, я должен спать загонять?
– Так, Дёма, метнись к Рэю, пора сворачивать праздник.
Спохватился я вовремя – через пять минут пришла дежурная и начала возникать, что мы совсем страх потеряли – второй час, как-никак. Ну и чего, завтра всё равно воскресенье. Я посмотрел, чтобы никто нигде не шлялся, и вдруг вспомнил, что забыл в зале пару банок из- под «джин-тоника». Надо их убрать, а то возникать начнут. Если на улице валяется, так ещё ладно, а в помещении – это уже совсем борзота через край. Обойдя зал, я наткнулся на целую кучу банок, бутылок (даже из-под «шампуня», и когда успели!) и ещё кучу всякого мусора, включая эти самые валентинки. Ну, мусор – без меня, ещё я за всеми не убирался!
Снова зазвучала гитара, я обернулся.
Дождь за окном надоел давным давно,
И увидеть блики солнца мне не суждено…
Рэй сидел на огромной колонке, светомузыка уже погасла, я видел его в свете, который падал из-за кулис, и на них тень – Банни.
Бесконечна пытка тишиной,
Тишина смеётся над тобой,
Застывает время на стене,
У часов печали стрелок нет…
Рэй играл медленно, словно вспоминая песню по кусочкам.
Ночь за ночью, день за днём один,
Сам себе слуга и господин,
А года уходят в никуда,
Так течёт в подземный мир,
В подземный мир
Вода…
Мда, тут даже моего понимания хватает – песня явно не дискотечная, да и вообще очень невесёлая. Чего это он? Я завязал пакет с банками-бутылками и подошёл поближе.
Боль, только боль
До конца честна с тобой,
И она бывает сладкой
Но всё чаще – злой…
Банни вышла из-за кулис, прошла по сцене и спрыгнула рядом со мной, забрала пакет.
– Вовчик просил его не возвращаться до двух. Слушай, поговори с ним, он какой-то странный!
– Открыла Америку через форточку, он всегда странный!
– Нет, он какой-то сильно странный. Мне кажется, у него что-то случилось.
Бесконечна пытка тишиной,
Тишина смеётся над тобой…
– Слушай, я пойду, хорошо? Что-то я устала очень, дебильный день дебильного Валентина. Видел, как Игорь лип к этой чувырле? Вот дебил, а всегда был таким нормальным. А, все они одинаковые! – она махнула рукой куда-то в сторону очередного криво висящего сердечка. – Кроме тебя.
– Ладно, выкинь только эту хрень, чтобы сильно не палиться.
Я залез на сцену и подождал, пока Рэй доиграет. Кажется, сто лет пришлось ждать. Как он их на слух подбирает, эти песни? Уму непостижимо!
– Сколько времени?
– Без двадцати. Слушай, что это за музыка такая похоронная? Ты такого раньше не играл.
– А я раньше не знал. Это группа «Ария». Макс её слушал, дал послушать мне. Крутая музыка, я у них уже почти все баллады научился играть, ну, там ещё кое-что, «Улицу роз», там. Скоро и «Игру с огнём» подберу. Или вот, послушай:
В серебристый сон
Ты бы с ним ушёл.
По дороге вечных звёзд,
Над простором строгих гор.
Ты бы перед ним
На колени встал,
Не стыдясь ни слов, ни слёз,
Кто любил, тот и распял...
– Знаешь, про что эта песня?
– Э… Про любовь?
Ну, все песни либо про любовь, либо блатные обычно (либо блатные про любовь).
– Про Понтия Пилата, – Рэй смотрел куда-то в темноту и гладил гитару. Я вдруг заметил вещь, которой у него раньше точно не было – довольно широкое серебряное кольцо на мизинце. – Того самого, из «Мастера и Маргариты», ну, ты читал. Я хотел написать об этом в сочинении, а потом решил, что она не поймёт, начнёт всякую хуиту нести, как обычно.
– А… Ну…
Понятно, «она» – училка русского и литературы. Но вообще права Банни – что-то с Рэем не так. Я прямо всей кожей чувствую.
– Откуда у тебя эта штука? – я ткнул пальцем в кольцо, чтобы избежать разговора про Понтия Пилата, любовь, Макса и прочие неприятные темы.
– А, это мне передали позавчера.
Точно, к Рэю кто-то приезжал, а я совсем забегался и как-то этот факт упустил.
– Его носила моя мать. Когда она умерла, его носила её мать, моя бабушка. Теперь она умерла и его ношу я, только оно мне на мизинец и налезает. Я его тебе не отдам.
– Да нахуй сдалось!
«Не отдам», надо же… Захотел бы я, отдал бы, как миленький!
– В смысле, у тебя бабушка умерла?!
– Ну, да. Завтра поеду на похороны, потом вернусь.
Ну, дела! Вот бля, партизан херов, и молчит. Впрочем, чему удивляться – Рэй всегда молчит. Надо, наверно, сказать ему что-то, типа, утешительное.