Любовь и бесчестье

Ее сердце упало, когда Элспет приблизилась к ней, протянула руку и взяла зеркало. В зеркало она не смотрела, только провела кончиками пальцев по алмазам, обрамлявшим стекло.

— Это Туллох Сгатхан, — сказала Элспет, и в ее голосе прозвучало удивление. — Я не видела его с тех пор, как была маленькой девочкой.

— Туллох Сгатхан? — спросила Вероника, указывая на соседний стул.

Элспет села, улыбаясь и глядя на тыльную сторону зеркала.

— Хотя я не могу вспомнить, чтобы на нем были все эти ослепительные камни, — сказала Элспет. — Возможно, это не оно.

Она посмотрела на Веронику.

— Оно принадлежало моей бабушке Мэри Туллох.

— Ты не смотришь в зеркало, Элспет. Почему?

— Моя бабушка говорила, что оно показывает женщине, какой путь избрать. Другое дело, захочет ли она этого. Поэтому, думаю, что в известном смысле оно показывает будущее.

— Ты когда-нибудь смотрелась в него?

— Да, однажды, когда была маленькой девочкой. И увидела в нем себя такую, какая я теперь, только старше.

Улыбка Элспет стала шире.

— Со мной было двое малышей. Для меня этого оказалось достаточно.

Вероника положила зеркало на колени стеклом вниз:

— Больше я ничего не могу увидеть.

Элспет потянулась к ней и похлопала ее по колену уморительно покровительственным материнским жестом.

— Но вы сами можете его спросить, ваша милость.

Испуганная и удивленная, Вероника пристально посмотрела на нее:

— Твоя бабушка еще жива?

Элспет кивнула:

— В мое последнее посещение была жива. Если бы она умерла, кто-нибудь из моих братьев или сестер дал бы мне знать. Она очень стара, но еще энергичная и деятельная. Живет в Килмарине возле Перта, где я выросла.

— Я думала, ты из Лоллиброха.

Элспет улыбнулась и покачала головой:

— Нет, семья Робби оттуда. А моя из Перта, и время от времени я испытываю тоску по дому.

— Я знаю, что это такое, — сказала Вероника, вспомнив два года, проведенные в Лондоне.

— Как случилось, что Туллох Сгатхан оказалось у вас?

Щеки Элспет вспыхнули.

— Прошу прощения, ваша милость. Я не должна была спрашивать.

— Это подарок по случаю свадьбы.

Глава 18

Монтгомери годами страдал от плохого сна. Крепко он спал только после того, как был с Вероникой, и это его раздражало: нельзя воспринимать ее как лекарство от бессонницы.

Две ночи он не приходил к ней, чтобы доказать, что может обойтись без нее. И выиграл это сражение. Теперь можно было перестать избегать жену.

В последние несколько недель Монтгомери изучил топографию окрестных мест, все земли вокруг Донкастер-Холла настолько хорошо, что мог спокойно бродить по тропам и холмам, даже когда не светила луна. Сегодня ночью он бродил не менее часа до того, как повернул обратно и остановился только перед парадным входом в дом.

Фасад Донкастер-Холла так сильно напоминал ему его дом, что Монтгомери представлял себя там также, как пятью годами раньше, и даже будто услышал музыку, доносившуюся из сада. Это был первый прием за два года, который они устроили после смерти родителей от лихорадки. Это был первый, он же и последний прием, поскольку его планы уже сложились.

Монтгомери собирался работать с Таддеусом Лоу над воздушными шарами, и это его решение вызвало привычную порцию насмешек со стороны братьев.

— Он так и не расстался с мыслью о том, что сможет летать, — услышал он голос Алисдэра так отчетливо, будто брат стоял рядом.

— Но он не птица, — подхватил реплику Джеймс. — Он летучая мышь, и ему придется повиснуть вниз головой и вверх ногами.

Монтгомери принимал их добродушные насмешки, сознавая, что за ними кроется беспокойство о нем. Его решение присоединиться к Воздухоплавательному корпусу облегчило его дезертирство. Братья его собирались сражаться за Виргинию, а он присоединился к армии северян.

Та ночь была теплее нынешней, а запах жимолости казался столь сильным, что ему подумалось, будто его одежда навсегда сохранит этот аромат. Кроме запаха той ночи и потоков музыки, он еще вспоминал смех.

Пять лет назад все они были чертовски счастливы. Счастье быть молодыми, богатыми и так восхитительно элегантно отправляться на войну. Монтгомери был единственным среди них, не числившимся солдатом, единственным в бальном зале, не хваставшимся принадлежностью к своему подразделению или только что присвоенным званием.

Только четверо из них знали, что он предаст все, что ему знакомо с младенчества.

Но сколько раз Монтгомери ни вспоминал об этом, сознавал, что в любом случае его решение осталось бы неизменным.

Он поднял глаза на окно Вероники. Оно было темным. Если он придет к ней, она радостно встретит его, примет в свои объятия и подарит ему умиротворение. Возможно, он его не заслуживал. Возможно, его участью было постоянно бродить по ночам в уплату за свои многочисленные грехи.

Но даже если и так, он все равно пойдет к ней.

Вероника отошла от окна, радуясь тому, что погасила лампу. Монтгомери не мог ее видеть.

Она прижала к стеклу кончики пальцев, испытывая желание окликнуть его или каким-то иным способом послать ему утешение. Ведь даже на таком расстоянии она ощущала его одиночество и боль.