Любовь и бессмертие

– Графиня, Сергей Михайлович, я сказал Кате, что поскольку ребёнка я не увижу, то и впредь не хочу ни видеть его, ни знать о нём. Как Катя назовёт мальчика, какую фамилию даст, она вправе решать сама. Отныне я не считаю мальчика своим сыном.

Я онемела, а Серёжа тотчас поднялся из кресла, и его голос отчётливо прошелестел в звенящей тиши кабинета:

– Я понял, молодой человек. Мои юристы свяжутся с вами завтра. Всего доброго.

Руслан тоже встал; обескураженный внезапным завершением визита, посмотрел на меня, потом хотел подать руку Серёже и не решился, кивнул ему и мне и, неловко повернувшись, пошёл к двери. Как только он вышел, я сорвалась с места.

– Серёжа… – Прижалась к его груди, поглаживая щёку и чувствуя под пальцами перекатывающиеся желваки.

Он скрипнул зубами, уткнулся носом в мои волосы и сквозь зубы выплюнул:

– Гад.

– Серёжа, милый, это счастье, что он отказался! Для Вани хорошо. Ты только оформи отказ по всем правилам, чтобы Руслан не мог передумать.

– Как Катька… могла с таким?.. – клокочущий в нём гнев прерывал его речь, – не понимаю… лишь бы замуж?

– Серёжа, как Катя могла разобраться, если с подобным никогда не встречалась? Руслан сухарь – эмоциональный калека, убогий чувствами… – я запнулась, Руслана и человеком язык не поворачивался назвать. – Ты лучше подумай, как Кате тяжело пришлось, как она выдержала его с её эмоциональной открытостью. Для неё это, как… как в скафандре без кислорода!

Дед Андрэ и вовсе не нашёл слов для выражения гнева, молча налился кровью, перепугав и меня, и Катю, и Стефана. Опасаясь удара, Стефан с помощью Макса уволок графа в «больничку», три часа держал под капельницей, а вдогонку велел принимать какие-то препараты.

Вернувшаяся домой Катька нежилась в лучах любви домочадцев, ластилась, ворковала, постепенно приходя в себя, а, приходя в себя, так же постепенно вернулась к претензиям и требованиям в мой адрес.

Катя много работала – готовила выставку, обустраивала свою комнату, помогала решать некоторые вопросы Фонда. Сотрудники Фонда любили, когда она заглядывала в офис, и особенно радовался Кате Лев. Лёва благоговел перед Катькой, в её присутствии на него нападала поражающая все члены неуклюжесть – косолапившие ноги начинали и вовсе заплетаться одна за другую, руки хватались за что попало и всё роняли, иногда причиняя вред самому же Лёве. Смущаясь собственной неловкости, он становился ещё более неловким, краснел, тяжело отдувался, путался в словах, но расстраивался и ужасно обижался, если его не ставили в известность о приезде Кати, и он пропускал встречу с ней.

Проша, посмеиваясь над ним, как-то сказал:

– Я понимаю Лёву. Если бы я с детства Катьку не знал, я бы тоже чумел при ней. Красивая она, – улыбнувшись, он завёл глаза к потолку, – какая-то… нездешняя… – помолчал в натуге подобрать слова и, засмеявшись, махнул рукой, – плохой из меня певец девичьей красоты! В общем, Катя такая, какую в обычной жизни не встретишь! На неё, как на картину часами любоваться можно. Даже у болтуна нашего язык в гортань западает при Катьке, но он всё больше по части вкуса её восхищается – то курточка её его с ума сводит, то рюкзачок сна лишает. Помнишь, Славка тебе на день рождения стих написал? Ладно у него получилось! Всё стихотворение не помню, а одну строчку запомнил: «Сапфиры глаз её лучат любовью». Помнишь? Так вот Катькины глазищи теплом лучатся. Только вместо сапфиров у неё изумруды. А в остальном вы разные совсем.

– Катя на отца похожа.

– Похожа. И в деле тоже.

– Поясни.

– Катя даёт указание в три слова и всё понятно – что и, главное, как делать. Ты нет, ты даже задачу не ставишь, ты обрисовываешь ситуацию, молчишь и ждёшь, когда человек сам сообразит. С тобой всё время чувствуешь себя этаким умницей-отличником… но иногда страшно, страшно не додумать, ляпнуть не то и выставить себя тупицей. А с Катькой… с Катькой спокойно. Я как-то сделал попытку оспорить её указание. Не меняя выражения лица и тона голоса, Катя предложила выдвинуть аргументы, внимательно меня выслушала и одной фразой скорректировала и своё указание, и моё предложение, получилось нечто среднее, но лучшее. Вот так! С Катей чувствуешь себя в надёжной связке.

– Благодарю, Проша.

Проша заставил вспомнить разговор с Серёжей, произошедший одним поздним вечером, задолго до нашей разлуки. Не помню, о чём мы говорили, да и разговор уже закончили, как Серёжа вдруг сказал:

– С тобой надо всё время быть героем.

Я была чем-то расстроена, поэтому не совсем дружелюбно спросила:

– Тебе со мной трудно?

Он привлёк меня к себе и, засмеявшись, ответил скорее грустно, чем весело:

– Ну… состояние алертности не самое плохое состояние, Маленькая.

– Серёжа подожди, не уходи от ответа. Ты сказал очень важную вещь. Поясни свои слова.

Но Серёжа перешёл на шутливый тон:

– Девочка, я до сих пор не верю, что ты принадлежишь мне. Я до сих пор веду борьбу за тебя!

– С кем?

Он вновь засмеялся, на этот раз весело.

– Не знаю, Маленькая, с тобой, наверное. Доказываю, что я лучший!

– Серёжка, ты лучший без доказательств! Я люблю тебя…