Любовь и бессмертие

Я брела и жалела о том, как мало времени я провела со своими младшими детьми, как мало времени я провела с внуком. «Ваню совсем не знаю. Не знаю, что он любит, чего боится. Катя и сама не занималась ребёнком и сопротивлялась моему вмешательству, а я настаивать не стала, и Ваня попросту стал заложником отношений матери и бабки».

Внезапно Сергей остановился, рука его дрогнула и крепко обхватила мои пальцы.

– Нет. – Он повернулся ко мне. – Ты куда? Зачем ты здесь?

– Ты говорил: «Навсегда».

На его лице медленно проступало осознание.

Встретившись с его взглядом, я охнула, отпрянула и, не удержавшись на ногах, упала. Отчаяние, отрицание себя, страх потери и раскаяние, гнев на меня, всё смешалось в один тугой узел, хлестнувший меня, как кнут. И боль. Боль… как вой волка на одной ноте… пронизывающая, режущая и терзающая плоть и душу… боль от увиденного в моих глазах равнодушия, пустоты по отношению к себе, и следом моя улыбка и взмах рукой, предназначенные другому. «Это утром сего…», – не успела додумать я, как последовал ещё один удар – униженность и яростный, ослепляющий гнев… Николай… и вновь униженность и боль предательства – лицо Карины, красивое, искажённое торжествующей улыбкой, сминается его гневом в комок… Вдруг я провалилась в полумрак какой-то комнаты. Молодая женщина с мальчиком на коленях двух-трёх лет отроду плачет и шёпотом кричит:

– Никогда не люби! Никогда, слышишь, сынок!

Неведомая сила перенесла меня в тело мальчика, и я почувствовала удушающий страх – спазмируя мышцы, страх не позволял сделать ни вдох, ни выдох. Вжимаясь в сотрясаемое рыданиями тело, я цеплялась за шею женщины, боясь остаться одна… потерять её… одновременно во мне рос гнев на непонятную причину её страданий, росло отчаянное желание защитить и оберечь. В уши, перемежаясь со спазмами рыданий, лились слова-заклинания:

– Не верь никому! Никогда не люби! Любить очень больно. Лучше умереть, чем любить!

– Нееееет! – закричала я и затрясла головой, не желая слышать эти вопли. – Люби! Надо любить! Только в любви спасение!

И увидела над собой Сергея, помогая мне подняться, он пошатнулся, столкнувшись с моей инфернальной волной. Так мы и стояли, обнявшись и познавая внутренних чудовищ друг друга.

– Я люблю тебя. Люблю. – Как заклинание, как мантру, шептала я эти слова, они были единственным устойчивым островком в океане боли, накрывшем нас. – Люблю. Люблю. Люблю…

Сколько мы так стояли? Не знаю. Я вспоминала Настю, маму, отца, бабушку и деда, всех тех, кто шёл со мной по жизни. Вспоминая, прощала себя и их. Я вновь пережила боль и страх раннего детства – боль и страх ребёнка, обнаружившего, что он остался один. Ребёнку не ведомо, что его передали в любящие руки бабушки и деда ради его же блага; не обнаружив подле себя энергию матери, восьмимесячное дитя чувствует себя брошенным и, что много хуже, заслуженно брошенным, потому что по-другому объяснить, почему тебя бросила твоя мать, малыш не может. Малыш не умеет обвинять, этой премудрости мы учимся позже, малыш объясняет случившееся собственной ущербностью – «Я – плохой!», и идёт с травмой в жизнь. Из отчаяния того детского одиночества меня вырвали руки деда и его ласковое: «Девочка…»

Вытесняя боль, вокруг разрастался смерч огня, того самого, что возникал при нашем с Серёжей оргазме. Огонь нёс исцеляющую и трансформирующую силу прощения. Вспомнив ушедших, я вспомнила живых. И их прощала, и вновь прощала себя. Камни вины за спиной таяли, исчезая без следа.

Увидев светлый ключик энергии в груди Серёжи, я рассмеялась:

– Любовь! Глубоко же ты её прячешь, Серёжа! Смотри, она растёт. Господи, какая она красивая!

Он тоже засмеялся, рассматривая ровный поток энергии, вплетающийся в его световое тело. Поток устремился ко мне.

– Лидка, люблю тебя! Девочка моя лучезарная!

«О! Благодарю, Серёжа, за любовь твою благодарю, за исполнение миссии служения, за счастье, что ты мне подарил, за боль, что ты мне причинил, ибо только так я могла прийти к своему нынешнему состоянию!»

Камни вины за спиной истаяли, исчезли без следа. Я шевельнула лопатками, услышала звук, похожий на шорох, резко сдвинула лопатки и тотчас развернула их кнаружи. И… задохнулась в восторге. Вокруг меня развернулись крылья, сотканные из ослепительно-белого света. Сергей ахнул:

– Лидка, ты ангел?!

Я обняла его крыльями и покачала головой.

– Я – Человек. Ты тоже попробуй.

Я ждала, не мешая советами. И когда он распахнул крылья, у меня вновь перехватило дыхание – огромные, сверкающие крылья Серёжи были много больше моих. «У каждого за спиной есть крылья, и только вина, начиная с вины «грехопадения», и потом усердно накапливаемая в переплетениях жизни вина не позволяет крыльям раскрыться!»

Сергей наслаждался движением крыльев, пробуя их и так, и этак, наконец, обнял ими меня. Я прошептала:

– Серёжа, я люблю тебя!

– Пойдём домой, Маленькая, – сказал он, сложил крылья, взял меня за плечи и развернул в обратную сторону.

По пути я украдкой пощупала свисающие за спиной крылья. «Есть, не показалось! Теперь любой ветер нам по пути, от любой непогоды у нас есть защита».