Любовь и ненависть

"Разминулись..." Тут только я вспомнил: да ведь это его

фотокарточка лежала в ящике стола Марины.

В тот же вечер я решил повидаться с Мариной. Но как

это сделать? Я пошел было в клуб, потолкался там с четверть

часа, рассчитывая случайно встретить ее. А потом подумал: не

пойти ли мне прямо домой к ней? Не так просто было принять

такое решение: ведь я был у нее дома всего лишь два раза да

и с мамашей ее, Ниной Савельевной, был не так уж знаком. Я

шел по направлению к Марининому дому, предпочитая лучше

встретить ее где-нибудь у дома, чем заходить к ним. Начнутся

ненужные расспросы, особенно Нины Савельевны, где вы

пропадаете, да почему не заходите, да что с вами?..

Вот и домишко их, деревянный и невзрачный. В окне

яркий свет. Вижу силуэты людей. "Может быть, гости у них?"

Догадка эта остановила меня. Я подошел ближе к окну и

невольно прислушался. Как будто голос Марины и еще другой,

определенно мужской. Что-то нехорошее зашевелилось во мне

и вместе с тем любопытство, что ли, родилось: я стал

присматриваться. И вдруг ясно вижу сквозь неплотно

задернутую занавеску офицера-моряка. Сначала погон увидел.

Потом человек повернулся, и вот лицо его. Левушкин... Да, это

был он, старший лейтенант Левушкин.

Я отшатнулся, точно боясь, что меня могут увидеть, и

быстро пошел прочь.

Ревности не было - меня это и удивляло и радовало. Не

было, значит, и любви. Не было - и не надо. В кино я не пошел

в тот вечер: решил, что лучше почитать книгу, которую подарил

мне Дмитрий Федорович Пряхин, покидая Завируху. Это был

томик избранных произведений Сергеева-Ценского, писателя,

известного мне по грандиозной эпопее "Севастопольская

страда". Ценский, Новиков-Прибой и Станюкович были моими

любимыми писателями, познакомившими меня с морем.

Помню, адмирал, вручая мне этот томик, говорил с каким-то

взволнованным проникновением:

- Ты прочти его всего, внимательно прочти. Это, братец,

гениальный художник. Только он еще не открыт массами

читателей. Его время придет. Откроют, поймут и удивятся - до

чего ж он глубок и огромен. Как океан.

Я тогда же прочитал роман "Утренний взрыв". Мне он

очень понравился. Но, читая, я все время чувствовал, что это

продолжение каких-то других книг, с которыми я, к стыду

своему и сожалению, не был знаком. В предисловии

говорилось, что "Утренний взрыв" входит в эпопею

"Преображение России". Я не читал других романов этой

эпопеи.

Теперь я открыл страницу, на которой было написано:

"Печаль полей. Поэма". Первые строки о русском богатыре

Никите Дехтянском увлекли меня, захватили, и я уже не мог

оторваться. Поражал, удивлял и восхищал язык писателя -

звучный, как музыка, яркий и красочный, как картины Репина.

Читая, я забыл обо всем на свете: и о Марине, и о

старшем лейтенанте Левушкине. Лишь где-то рядом с

картинами, изображенными писателем, в сознании моем

вспыхивали, гасли и снова вспыхивали картины моего

собственного детства.

И вдруг в эту музыку души ворвался с шумом и грохотом

тревожный звонок телефона. Я взглянул по привычке на часы:

было далеко за полночь.

Через десять минут я был уже на причале у кораблей.

Весь дивизион подняли по тревоге. В районе Оленцов

противолодочной обороной обнаружена неизвестная

подводная лодка. Наших лодок там не было, - значит, это

чужая, иностранная лодка проникла в советские воды.

Ночь была темная. Прожекторы острыми стальными

клинками вонзались в ее мякоть, кололи и резали ее. А

полярная студеная ночь только глухо стонала разрывами

глубинных бомб.

Дело было так. Игнат Сигеев выходил в море с бригадой

траулеров на лов трески. Председатель довольно часто

позволял себе такое удовольствие, несмотря на то что у него

был заместитель по рыбному промыслу - Михаил Петрович

Новоселищев, которому Игнат Ульянович вполне доверял и

работой которого был доволен. Сигеева, бывалого моряка,

звало море, тянуло магнитом в свои просторы. И время от

времени председатель сам возглавлял "эскадру" судов и

уходил на лов трески. Он быстро постиг все премудрости

промысла, и даже старые рыбаки нередко восхищались

сноровкой председателя.

На этот раз у рыбаков случилось неприятное

происшествие, которое затем вылилось в большую историю.

На одном из судов за что-то зацепился трал. Порвали совсем

новую сеть. Произошло это недалеко от Оленцов, где прежде

ничего подобного не случалось.

"Может, здесь на дне лежит потопленное во время войны

судно?" - подумал Сигеев, но Новоселищев, знавший эти места

как свои пять пальцев, утверждал, что ничего подобного быть

не могло, что дно здесь отлично исследовано, и только

недоуменно пожимал плечами. Трудно сказать, кто первый