Любовь и ненависть

- Ну как же, известное имя, часто встречаешь фото А.

Ларионова, - вспомнил Андрей.

Когда Алексей Макарыч удалился, Василий сказал,

кивнув на дверь:

- Батя недолюбливает Аристарха. Он вообще не может

прощать людям их слабости. С Ларионовым мы

познакомились недавно при довольно трагических

обстоятельствах. Были мы в Загорской лавре. Возвращались

обратно в Москву. Что-то случилось с пригородным поездом -

большой перерыв образовался, путь, что ли, ремонтировали. А

у станции Загорск полно московских такси. Мы вчетвером -

совсем незнакомые люди - договорились ехать на такси.

Получалось что-то по два рубля с человека. Поехали. Впереди,

рядом с шофером села женщина, а мы, трое мужиков, сзади: я

и еще какой-то угрюмый, неразговорчивый мужчина - по краям,

а между нами представительный чернобородый академик - так

я о нем вначале подумал. - Потом выяснилось, что он никакой

не академик, а просто известный фотограф Аристарх

Иванович Ларионов. Отъехали мы от Загорска километров

двадцать. Шоссе Ярославское хорошее, асфальт блестит-

переливается, дорога красивая, по сторонам березовые рощи.

Машина идет с ветерком. И вдруг шофер панически закричал:

"Потерял управление!" Я не успел сообразить, что случилось,

как Ларионов мгновенно открыл мою дверь, сильным рывком

навалился на меня, и мы оба в какие-то секунды оказались в

зеленом кювете. Я слегка оцарапал ухо, Ларионов ушиб ногу. А

машина через каких-нибудь полсотни метров врезалась в

столб. Шофер и двое пассажиров - насмерть.

Василий замолчал и посмотрел на дверь, точно ожидал,

что оттуда вот-вот появится его спаситель. И он действительно

минут через десять появился. Первое впечатление более чем

приятное. Выше среднего роста, стройный, подтянутый,

совсем не склонный к полноте, он смотрел сквозь тонкие, едва

различимые стекла очков застенчивыми темными глазами.

Галантно поцеловал мне руку, с легким поклоном пожал руну

Андрею, сбросив при этом на лоб увесистую прядь черных с

седым отливом волос. Одет элегантно, хотя и традиционно -

темно-коричневый однобортный на две пуговицы костюм,

сшитый у первоклассного портного, белая нейлоновая сорочка

и переливающийся с зеленого в бордо галстук. Взгляд

внимательный, пристальный, какой-то профессиональный, что

ли, взгляд, изучающий человека. Мне он показался

воплощением скромности и благородства. Тихий мягкий голос,

сдержанные до застенчивости жесты, ненавязчивость в

разговоре, умение молчаливо слушать других - все это

подкупало, порождало чувство симпатии. Андрей потом

признался мне, что и на него точно такое же впечатление

произвел Ларионов в первые минуты знакомства.

Но вот Аристарх Иванович сел за стол. Ему налили

рюмку коньяку. Он поднял ее медленно, несколько даже

церемонно, поклонился в мою сторону, кротко взглянул на

Андрея и вполголоса произнес:

- Очень рад познакомиться. Мне всегда приятно... - Не

договорив фразы, он откашлялся, поправил очки и после

некоторой паузы, точно решив не продолжать начатое,

закруглил, глядя улыбчиво на Василия: - Друзья моего друга -

мои друзья.

Пил он медленно и не до дна, что несколько удивило

меня: я вспомнила реплику Алексея Макарыча, сказанную

полчаса назад, об особом нюхе на спиртное у Ларионова.

Закусывал молча и жадно, как сильно проголодавшийся.

Предпочитал слушать других, и первым единственным

вопросом его было:

- Ты не рассказал, как мы познакомились?

- Да. Василий Алексеевич говорил нам, - ответила я за

всех. - Вы проявили подлинную находчивость.

- И мужество! - добавил Андрей. - Я думаю, ваш

поступок мы закрепим очередным тостом и от души

поблагодарим вас.

- Судьба, - скромно заметил Ларионов. - Судьба связала

нас узами... Навеки. Теперь будем долго жить.

Вторую рюмку он выпил без промедления и до дна,

разгладил бороду и потянулся за кетовой икрой. Зачерпнул

ложкой сразу полбаночки, копной наложил на кусочек хлеба и

аппетитно заглотил. Но, поймав иронический взгляд Алексея

Макарыча, блаженно проговорил:

- Вкусна.

- Еще бы, чай, не каша, как говорил чеховский поп, -

сказал Алексей Макарыч.

- Ну да, ну да, попы они понимали толк, -

непосредственно заулыбавшись, заговорил Ларионов,

обнажив крепкие, с клинообразной щербинкой посредине зубы.

- Они любили выпить. Это как там? "Батюшка, вам что, водку

или коньяк?" - "И пиво!" Вот так батюшка.

И алые губы, резко обрамленные черной бородой и

усами, растянулись в улыбке, снова обнажив щербинку,

которая теперь мне показалась, как и сам смешок, неуместной.

Похоже было, что упомянутого Макарычем чеховского

рассказа, в котором дьячок ест черную икру ложкой, Ларионов

не читал. Василий попытался замять не очень деликатную

реплику отца и спросил фотографа: