Любовь и разлука. Опальная невеста

Невеста расположилась на подушке вольно, не в пример княжне Долгоруковой, которая перед обрядом чесания косы робко примостилась сбоку. Присев на подушку, Михаил Федорович ненароком коснулся бедра невесты и почувствовал жар девичьего тела даже через шубу и кожух. Его сердце бешено заколотилось, пот заливал глаза, и царь с трудом видел, что происходило в палате. Свахи подняли покров, встав вокруг невесты плотной стеной. Начался долгий обряд расчесывания волос. Когда косы уложили и к невесте подступила боярыня Арина Михалкова с кикой, царь оттер пот с очей и удивился, что девичий венец отдали на сохранение не матери невесты, а какой-то боярыне. Хлоповых вообще не было видно. «Ах, матушка! Сказала, кто старое помянет, а сама не хочет простить невестиной родне ссору со своими племянниками! – подумал Михаил Федорович. – Пущай… Потом сладится! Сниму опалу с двоюродных братьев, а взамен умолю матушку не гневаться на сродственников супруги».

Боярин Шеин, дружка невесты, подал государю ее руку. Горячие девичьи пальцы крепко сжали пальцы жениха, словно опасаясь, что его отнимут после стольких лет разлуки. «Не бойся, Машенька! Мы будем вместе ныне и присно и во веки веков», – тихо шепнул царь. Поезжане двинулись к выходу. Государю подвели аргамака, и он почти без посторонней помощи взобрался в седло. Остальные поезжане ехали в санях, как нельзя более подходящих для глубокого снега, который успело намести с утра. Из предосторожности день и час венчания держали в строжайшей тайне. Было велено замести все следы за свадебным поездом, дабы изменники не смогли вынуть след царской невесты и сотворить злое колдовство.

Стоя пред алтарем Успенского собора, Михаил Федорович со слезами умиления смотрел на темные лики пророков на иконостасе. Как часто он возносил молитвы, чтобы вернули его ненаглядную Машеньку. И вот свершилось! Мысленно государь дал обет украсить пророков и угодников драгоценными лалами, сковать для соборной церкви златые и серебряные сосуды. Он не заметил, как с его головы сняли шапку Мономаха, заменив ее венчальным венцом. Протопоп Максим сиплым от простуды голосом читал чин венчания. «Венчается раб Божий… рабе Божьей», – невнятно бормотал он, кашляя и потирая больное горло. Михаил Федорович не слушал его, погруженный в сладкие думы о том, как счастливо они заживут с Машенькой. Им велели поцеловаться. Михаил Федорович обнял невесту и дотронулся до ее губ через покров.

Званых на свадебный пир было мало, только поезжане и сидячие бояре. Стольники приносил блюдо за блюдом, но к ним почти никто не притрагивался. Даже вино пили неохотно, словно под сводами палаты витала тень недавно почившей царицы. Михаил Федорович с нетерпением ждал, когда вынесут лебедей. На свадьбе с Долгоруковой он хотел, чтобы сие блюдо подали как можно позже, а сейчас считал минуты, когда они с Машенькой останутся наедине. Как только стольники внесли блюда с жареными лебедями, князь Пожарский испросил у посаженых отца и матери невесты благословения вести новобрачных в сенник. Государь шел рядом с невестой, не чуя под собой ног.

В сеннике все было устроено иначе, чем во время свадьбы с Долгоруковой. Чтобы не повторилось несчастье, над дверью и окном были укреплены золотые кресты со святыми мощами, преграждавшие путь нечистой силе. На всех четырех стенах висели образа в окладах, а в изголовье постели стоял образ Пречистой Богородицы, писанный чудотворцем Петром. Легкая еда на поставце в углу из предосторожности была опробована поварами, кравчим и дворецким, а после дважды окроплена святой водой.

На тридевяти ржаных снопах постлали девять перин и бумажников, да поверх бросили одеяло и шубу соболью. Посаженая мать Ульяна Федоровна, облаченная в вывернутую мехом наружу шубу и похожая из-за этого на матерую медведицу, осыпала новобрачных хмелем из золотой мисы. Дружка князь Пожарский разоблачал Михаила Федоровича от одежд. Оставшись в одной срачице, царь сразу же почувствовал холод.

– Зябко, государь? – сочувственно осведомился князь Пожарский.

– Не беда! Молодая супруга согреет! – отозвалась сваха, разоблачавшая невесту в дальнем углу.

Закончив свое дело, сваха покинула сенник. Князь Пожарский ободряюще подмигнул царю и удалился. В кадках с пшеницей стояли двухпудовые свечи, освещая невесту, стыдливо прикрывшую лицо длинными рукавами сорочки.

– Свет очей моих, Машенька! Дозволь лицезреть тебя!

Царь взял стрелу, которой разделяли волосы невесты, и осторожно отвел ее наконечником рукав сорочки. Невеста опустила руки, и царь отшатнулся. На него глядело незнакомое лицо. Царь прищурился и узнал толстую девку, прислуживавшую княжне Волконской. Смеха ради он сам предложил ее в невесты. Но ведь матушка прогнала ее! Что за диво! По какому недосмотру ближних людей девка оказалась на брачном ложе! И где же Машенька?