Любовь Химеры 2

— Еще черные квадратные очки — и вылитая моя историчка, Ирина Викторовна.

— Твой первый объект вожделения?

— Нет, я к тому времени уже был влюблен в Свету.

— Повезло вам. А ты маму мою знал?

— Конечно, мы семьями дружили.

— Я, правда, на нее похожа?

— Ну, когда в урайской ипостаси, да, только у Лельки волосы чуть потемнее были, светло-русые скорее, и кудри не так сильно вились, а так — одно лицо.

— Как, ты сказал, ее звали?

Жена отчего то аж с лица сошла.

— Ее звали Ольга, но мы все называли ее Лелькой. Ей так нравилось, — пояснил я. И сам застыл с открытым ртом поняв к чему она клонит.

— Лелька. Леля, Леля, — Дора, словно на вкус, имя матери пробовала. — Девена права, Перуну я не дочь.

В глазах жены застыли слезы и ужас.

Глава 30

— Да, серого, конечно, жаль, — вздохнул Демитрий, отпивая пиво из банки, которую только что открыл.

— До сих пор в голове ее плач стоит, — поморщился Влад. — Позвонить надо, узнать, как она.

— Зачем звонить, посмотри ментально — и быстро, и бесплатно. Закрой глаза, сосредоточься, открой внутреннее зрение, продумай о ней, потянись к ней всей душой.

Влад потянулся и увидел руку, сжимающее ее горло, покрасневшее лицо, затуманенные глаза, приоткрытые губы. Вот рука, оторвавшись от горла, бьет ее по лицу и опять сжимается на горле мертвой хваткой. А ощущения при этом — не то боль, не то смятение, не то удовольствие, агония какая-то. Влад вздрогнул в испуге и разорвал связь, закашлявшись:

— Ей плохо, ее, кажется, душат. Господи! Нужно к ней.

— Не нужно, — Демитрий улыбался, щурясь на солнышке, — ей не плохо, ей хорошо. Очень.

— В смысле хорошо: тогда что это?

— Ну, знаешь, о вкусах не спорят, о вкусах в постели — тем более.

— Что? О Боже! О Господи!

Влад покраснел до корней волос.

— Прости, нужно было мне сначала посмотреть. Просто обычно она закрывалась в такие моменты. Щас не то того, видно.

— С кем она?

— С мужем, с Авериным.

— Вот …ять, так и знал, что он извращенец — в глазах Соколова был ярость.

— О нет, то не он, то она, деточка наша, наконец-таки свои тайные желания ему поведала, бедный полкан, чую, сам в шоке будет. Вкусы у него вполне стандартные, не то что у юной богини. Он еще много чего узнает и попробует с ней.

— Да ну вас нафиг! Такой милый ребенок был, извращенкой ее сделали только вы трое. Папаши, мать вашу! Неужели совсем ее не жаль ничуть?

— Вот не поверишь, жаль нам всех вас, жаль людей, и для того, чтобы вы, люди, жили долго, счастливо и стабильно, нужны такие, как она. Хранители. А в ней как в глорианке энергии столько, что, если выпустит все, Москвы и Московской области в пять секунд не будет, в пепел обратится. И для того, чтобы ее сдерживать, ей нужен, в том числе, и секс, и чем больше и жестче, тем лучше. Уж извини, такая у нас, ардонийцев, природа.

— А почему именно она? Почему именно моя жена и мой ребенок?

— Жена твоя сама вызвалась, никто не принуждал и не заставлял. Ты тоже был ее кармической парой, как сейчас Олег для Доры. Хранители рождаются только в таких браках.

— Зачем Пелегин ее убил?

— Он не хотел, так вышло. Придет время, все узнаешь.

— Да что ж у вас за тайна там, за семью печатями? Кем была Оля?

— Сестрой Перуна, ныне генерала Пелегина.

Тарх появился в трех шагах от них, словно из воздуха. Рядом же появилась вдруг и Дора.

— И убил ее я, а не он, — спокойно продолжил Тарх.

— Как же так! — опешил Влад.

— Откройте сознание и смотрите.

Все закрыли глаза, сосредоточились и вдруг, словно бы вернулись на 28 лет назад, мысленно оказавшись в родильной палате. В центре стояло кресло с Олей, она вся была в поту, бледная. Уже измученная. Перед ней, придерживая ноги, стоял Пелегин. У изголовья стоял Тарх, обтирая ей лоб влажной салфеткой. Также присутствовали Сомов и Демитрий.

— Это ведь не она? Это ведь не про нее? — лепетала Оля, морщась от боли. — Вы ведь ошиблись? Да? Ошиблись? Это не про мою девочку?

В глазах роженицы был ужас.

— Тужься, Ляля, тужься, еще чуть-чуть. Головка уже видна!

— Ответь мне, Перун! Ответь! — не унималась роженица.

— Да пропихни же ты ее, в конце концов! — негодовал Перун. — Задохнется же! Тужься!

— Давай, родна, давай!

Тарх взял Олю за руку, помогая приподняться в потугах.

— Она старательно потужилась, и через минуту на руках у Пелегина была кричащая малышка.

— Дай мне ее, дай, дай, — попросила мать, протягивая руки к новорожденной.

Пелегин положил девочку сестре на грудь, та сразу стала разбирать ее волосы на затылке и, что-то найдя, пришла в ужас.

— Нет! Нет!!! Нет! — в ужасе закричала она, плача. — Это она, это она!

— Успокойся, Лелюшка, все хорошо. Все, как должно, — улыбнулся Перун.

— Что значит, как должно? Убей ее! Убей немедленно! Она все погубит, ты же знаешь! Убей!

Пелегин взял младенца, перерезал пуповину и передал ребенка Демитрию.

— Куда он ее понес? Куда? Ее нужно убить! Я должна убедиться! Дайте мне! Я сама! — как безумная, кричала мать, пытаясь встать.