Любовь Куприна

«Он сидел за столом напротив открытой двери на балкон и смотрел, как ветер раскачивает занавески, как они извиваются, то открывая, то закрывая вид на море. Есть не хотелось, но поданные блюда ждали, и приходилось пробовать поочередно принесенное официантом по имени Адальберт, то обжигаться супом и с раздражением отодвигать его, то ковырять вилкой стерлядь, а потом овощи, то надкусывать пирожок и предполагать, что теперь он стал похож на пещеру Лейхтвейса, из которой исходит пар. Просто пришло время обеда, и он заказал его, надеясь на то, что, сохраняя режим, он сможет успокоить нервы. Но тут же ловил себя на мысли, что если нервы его будут совершенно спокойны, то он не услышит едва звучащие внутри себя звуки, из которых рождается текст. Он просто оглохнет и полностью уподобится сломанному органу-оркестриону из трактира в Мучном переулке, будет, как и он грозно возвышаться до потолка, привлекая к себе внимание, но при этом не имея возможности издать и ноты. Накануне отъезда в Люстдорф издатель сообщил ему, что готов опубликовать его очерки и рассказы, но многое в них надо исправить и переписать, потому что читатель ждет увлекательных и жизненных историй. Последние слова задели его, и он хотел ответить, что не собирается ничего переписывать, потакая тем самым вкусам обывателей, привыкших читать бульварные романы, что ему интересна психология героя, его внутренние переживания, а не любовные похождения и пошлые сюжеты, но не ответил. Он заверил издателя, что теперь специально отправляется на отдых, дабы в спокойной обстановке подготовить рукопись к публикации с учетом всех пожеланий и замечаний. И вот сейчас, с трудом доедая обед, он ненавидел себя за эти слова. Его мутило от них, но они уже были произнесены, и потому ничего исправить он не мог. Более того в первые дни своего пребывания в Люстдорфе он проделал эту работу, впадая при этом то в радостное возбуждение, что мол именно так и надо было написать сразу, то в глубокое помрачение, не имея сил перечитать исправленное.

При помощи электрического звонка он вызвал Адальберта и заказал водки, потому что почувствовал, что сейчас с ним может случиться приступ, подобный тому, что приключился с ним в Петербурге, когда он начал выть и на время оглох, и теперь ему было необходимо успокоиться любым образом, пусть и таким. Заказал, разумеется, и закуску, но так ней не притронулся. Затем он вышел на балкон и глубоко вдохнул морской воздух. Почувствовал, что ему становится легче».

Александру Ивановичу стало легче, а, вспомнив сегодняшнее похождение с украденной одеждой, а также неожиданное знакомство с Уточкиным, так и вообще рассмеялся:

– Сергей Исаевич, ах, Сергей Исаевич, какой же молодец право! Вот я с трудом до буйков и обратно сплавал, а он в Аркадию отправился! Удивительно бесстрашный человек!

А вот что знал о страхе Александр Иванович?

Что он неизбежен, конечно, что он всегда стоит за спиной.

Испытывал его неоднократно, например, когда, маменька привязывала его к железной ножке кровати и уходила со словами, что больше его не любит, или, когда он стоял перед строем в училище, и ему выносили приговор.

Все обрывалось внутри.

Жизнь заканчивалась.

Давился от слез.

Однако с возрастом понял, что знание страха есть знание ценности жизни, ее смысла, а смелость есть преодоление страха, есть победа над ним, но не является его отменой или упразднением, потому что человек смертен, и отменить это невозможно.

Александр Иванович вернулся в комнату, налил себе еще водки, выпил и вновь вышел на балкон. Стал размышлять дальше – безусловно, можно перечислять в уме свои страхи, но ни в коем случае при этом не произнося их вслух, не призывая их тем самым, можно даже с ними собеседовать, представляя себя в том или ином несчастном и безнадежном положении, но всякий раз при этом необходимо помнить о том, что ты ответственен перед сделанным тобой выбором и любящими тебя людьми, что это и есть реальность жизни, а страхи же есть ни что иное как иллюзия, обман, сумеречное состояние души, порожденное праздностью и жестокосердием. Однако человек, который не испытывает страха, безумен. Конечно слышал и сумасшедших выходках Уточкина в Одессе. Например, как он на спор однажды съехал на велосипеде ночью с Жеваховой горы и остался жив, лишь разбив себе лицо и сломав ключицу, или как провел под водой, не всплывая, десять минут на одном дыхании, что противно природе человеческой, ведь у него нет жабр, и он не является рыбой. Все это, скорее всего, было следствием каких-то событий, произошедших еще в его детстве, и о которых Александр Иванович узнал позже.

О них ему Уточкин рассказал неожиданно и как-то очень обыденно, словно бы и не было в этом ничего из ряда вон выходящего.

Рассказал и забыл.

Рассказал и запомнил на всю жизнь.