Любовь моя

— Теперь часто говорят о глобальном равнодушии молодых людей к природе, человеку и даже к жизни. Я о них так не думаю. Но я не знаю всю молодежь всесторонне и глубоко. Общения со студентами на занятиях не достаточно, чтобы делать выводы. Наше поколение мне ближе и понятней.

— Я тебя слишком хорошо знаю и не верю, что ты не задумала чего-то более глобального. Ты всегда планку поднимала чуть выше, чем могла взять на тот момент, чтобы было куда стремиться. Потому-то и брала высоту за высотой.

— Так, да не совсем так. Не преувеличивай моих возможностей. Но ты права. Помимо проблем детей и семейных отношений я задумывалась о коррупции в мире и конкретно в нашей стране. Я давно заболела этой темой. Обдумывала, анализировала, пыталась охватить ее своим умишком хотя бы в одном ее малом спектре приложения, — перейдя на совсем уж тихий шепот, поделилась Лена. — Я в деталях видела, как бы написала об этом, потому что многократно проигрывала сюжет в голове.

— Я бы не совалась в эти дебри. Поставь перед собой вопрос: «Действительно ли я хочу того, что хочу?» Там же «песню пой да недосказывай», — с доброжелательной участливостью остерегла подругу Инна. — Все уши тебе проедят избитые лживые фразы. Уникальные вещи образуются из красивой несбыточной мечты, а тут такая… грязь. Она опустошает. Настигнет разочарование, а из него, ты же знаешь, один путь — в депрессию. Тебе это надо? Я бы нипочем не отважилась.

— От нападок представителей сильного пола в любом случае не убереглась бы. Под микроскопом стали бы рассматривать каждую фразу в поисках недостатков и недочетов. Я несказанно позабавила бы сильную мужскую половину, — по-своему согласилась с ней Лена. — Но отступилась я от темы по причине нездоровья.

— А я думаю, потому что мы с тобой слишком далеки от «политики» и различных ее проявлений. Мало ее понимать, надо вариться в этом котле, — сказала Инна и перешла к другому вопросу. — Ты часто мелькаешь на голубом экране, избалована вниманием. Один чиновник — мой приятель лично тому был свидетель — недавно выразил по этому поводу недовольство, мол, чаще меня «светится». Непредвиденный случай?

— Ну, значит, ждать мне отлучения. Попаду в «черный» список и больше не увидят меня читатели. А то и вообще вычеркнут отовсюду, — усмехнулась Лена. — Я это уже проходила: была в незаслуженной опале по навету конкурента на премию. Вырезали из всех телепрограмм. Бывало, смотрю: в кадре все, кто был на съемке рядом со мной, а меня нет! Потом руководство сменилось… Только запрещая, иногда, напротив, привлекают больше внимания.

*

— Лена, ты можешь одновременно писать для детей и взрослых? — спросила Инна.

— Не могу сдваивать, я слишком глубоко погружаюсь в выбранную тему. Она постоянно прокручивается в моей голове, рождая многочисленные мысли. Даже во сне. Когда я пишу о взрослых, то с трудом перестраиваюсь даже на беседы с детьми. И за другой сюжет не могу браться, пока с первым не разделаюсь полностью. А вот о детях для взрослых — могу. Подобные вкрапления для меня не редки.

— Я в школьные годы не догадывалась, что ты тяготеешь к литературе больше, чем кто бы то ни было из нас. Твои рассказы я воспринимала как нормальный естественный треп. Не вникала в них. А твою задумчивость приравнивала к печали.

— Во мне не видели этой любви даже те, кому по профессии положено было замечать, — усмехнулась Лена.

Лена вздрогнула от неожиданно прозвучавшего в тишине голоса Жанны. (Она все это время не спала?)

— Бог говорит с нами, в основном, через судьбы близких нам людей. — Жанна попыталась развить свое суждение, произнесенное ранее. Ей хотелось поговорить о богословии, о том, что ее трогало. Но она опять не получила поддержки и тогда коснулась темы, интересующей всех присутствующих.

— В четырнадцать лет без поддержки отстоять свое писательское кредо было бы нереально, — сочувственно заметила она.

— Вы таки будете смеяться, но в детстве я начинала пописывать стишки после того, как меня поразила одна строчка: «Ночь обложила небо звездной данью». Я даже в областную газету их посылала, но скоро поняла, что бесталанна, — с трогательным смущением поведала Аня. И вдруг смешно раздвинув седеющие брови, и растеряно захлопав белесыми ресницами, рассмеялась так искренне и заразительно, что Инна подумала удивленно: «Неужели над собой, над своей наивностью?» И все равно не удержалась от того, чтобы ни подразнить Аню:

— И тут ты в пролете. А я-то надеялась на великие тебе почести, представляла, как тебе будут рукоплескать огромные аудитории.

— Неуемное у тебя воображение. Мне это не грозит.

— Не могу противиться приятным желаниям.

— Это обнадеживает, — не осталась в долгу Аня, делая вид, будто не поняла шпилек.