Любовь моя

— Жизненная правда подрезает детям крылья и отнимает радость детства. Я долго не могла свои расправить. И смиряться было трудно, и находить силы и смелость для выхода за пределы общепринятых проявлений тоже было неоткуда.

«Анька маленькая, неприметная, какая-то жалкая в своем сопротивлении жизненным невзгодам, но как скажет что-либо умное, так будто выше ростом становится, — удивилась Жанна. — Затеять бы разговор о педагогике, вот бы где она себя проявила!»

— Когда у меня всё плохо, злость придает мне силы, — сказала Инна. — Позитивные рассказы писать, наверное, намного труднее? Да еще такие, чтобы тебе поверили, что это было на самом деле и было прекрасно! — предположила Инна.

— И чтобы всё говорило о большом мастерстве, — задумчиво дополнила Аня Инну. — О преданности, о жертве, о несправедливости, конечно, проще. Нет, если для детей, я это легко себе представляю. Но только не для взрослых.

— Почитай Ларисины рассказы об ее друзьях, — посоветовала Инна Ане.

— Лена, когда пишешь, ты в личной жизни абстрагируешься от своих героев или они неотвязно тебя преследуют, трогают душу, дергают за нервы? — спросила Аня.

— Я до конца с ними. Иной раз отдыхаю на кухне, допустим, обед готовлю или посуду мою, и вдруг кто-то из героев начинает меня «атаковывать». Я хватаюсь за карандаш и записываю нахлынувшие мысли, — ответила Лена.

— Но это же тяжело. Ты устаешь?

— Бывает, что хочется сбежать от них, когда в дебри заводят. Но «мыши плачут и продолжают есть кактус», — улыбнулась Лена. — Это касается только героев «взрослых» книг.

— Зато, разозлившись, ты можешь сделать с ними что угодно, хоть с кашей съесть, — весело подсказала Инна.

— Или они меня.

— Получается, персонажи гипнотизируют не только читателя, но и автора? Не только в физике, но и в психологии работает принцип обратной связи? — удивилась Инна.

— Он всюду. Я замечаю за собой, что даже если просто разговариваю с любым человеком, у меня невольно подтекстом идет в голове: что я могу в данный момент взять от него в свою копилку — фразу, идею, особую манеру говорить, двигаться, — и что он от меня.

— Я вот тут подумала: как бы выглядело произведение, написанное мной на одну с тобой тему? — Инна обратилась к Лене.

— Если дать различным писателям один и тот же сюжет, то получим совершенно разные книги.

— По типу того, как режиссеры, взяв в руки сценарий, делают из него что-то созвучное своему внутреннему миру, своим «заскокам»? — расшифровала Инна слова подруги.

— Даже если это ремейки, все они будут сделаны на разных уровнях и с неповторимыми интонациями, — дополнила ее Жанна.

— Не люблю перепевы классики и скороспелые, доморощенные концепции современных режиссеров. В них придуманные сюжетные ходы часто не соответствуют оригиналам пьес, грешат дикой недостоверностью. Это как играть сцены каторги в замшевых и бархатных пиджаках или в бальных платьях. Не выношу, когда артистов заставляют плясать под дудку мало чего понимающих дилетантов, выскакивать на потребу публике на сцену в нижнем белье, а то и того хуже… справлять нужду как собаки у стенки или… в отхожих местах. Это же извращение, вакханалия невежества, полное отсутствие вкуса! Мир сходит с ума! Из спектакля-трагедии делают ироничную комедию! Разве волен режиссер по-своему трактовать чужое произведение и талантливое превращать в примитивное? Я за сохранение старых классических сюжетов и за создание совершенно новых. Пусть в них изощряются и фонтанируют сумасбродными идеями, пусть ищут, пробуют, открывают новое, — строго преподнесла свой вердикт Аня.

— Но тоже с оглядкой? — Конечно же, это была Иннина реплика. — Ты смотришь современные фильмы и спектакли в основном для того, чтобы подсчитывать в них ляпы и промахи? Даже прогремевшие, неожиданно ярко прозвучавшие?

— Нет, конечно. Но если недочеты режут глаза? Недавно в фильме показали, как главный герой учит своего напарника, коллегу-майора, стрелять. Но ведь бред. Мне бывший ученик-милиционер рассказывал, что офицер обязан уметь стрелять, иначе не получит оружие и не будет допущен к работе.

— Но они же, насколько я помню, «следаки».

— Тем более, — заверила Аня.

Лена вышла из состояния задумчивости и сразу услышала Аню:

— …Возвращусь к тому, с чего мы с тобой начинали беседу. Первые стихи дороги мне своей внутренней свободой и безоглядностью юности. Много позже я, как и Лена, писала в дневнике длинные, красиво выстроенные предложения, изобилующие разнообразными знаками препинания, словно полностью не утратила тех юных порывов души. Просто ренессанс какой-то… Все мы этим грешили… Дошла до того, что вспомнила себя совсем маленькой. «Я сижу в кроватке. На меня падает из окна яркий лучик света. Мне удивительно приятно, но я не могу выразить свои чувства словами. Вернее у меня еще нет слов, которыми я могла бы описать свои ощущения. Это такое интересное чувство! Помню, сначала немного испугалась. Потом долго гладила это пятно света и думала, думала…» Я тогда впервые почувствовала, что люблю этот мир. Очень милое воспоминание!