Любовь моя

— «Осторожней на поворотах», — предупредила Инну Аня. — Мне, например, нравятся в Лениных книгах легкие, изящные, светлые и грустные «мазки» событий из детства главных героев, которыми она вводит читателя в их судьбы.

— Инна! «Разговорчики в строю!» — строго поддержала Жанна Аню старой студенческой фразой, хотя нечего не знала о книгах Лены. И вдруг заявила насмешливо:

— А может, позволим Инне размяться, вволю «накукарекаться»? Глотка луженая, пять октав берет без фальцета. Почему бы не поорать? Ее децибелы все равно ничем не заглушить. Прокричится и успокоится. (Фу, как неинтеллигентно!)

«Как неукротимо взвилась! Это надо было видеть!» — оторопело подумала Аня.

Лена неодобрительно взглянула на Жанну. «Коготки выпустила? Грубость — запрещенный прием!» — читалось на ее лице.

Инна побелела, но внешне спокойно ответила Жанне студенческой присказкой:

— «И ничегошеньки ты не понимаешь в колбасных обрезках».

«Неуютно мне под Инкиным гипнотическим взглядом. Он сводит меня с ума», — как бы оправдывая себя, подумала Жанна, но спросила с вызовом:

— А ты таки всё уже расставила по своим местам?

— Не обращай внимания, не заводись, — попросила Аня Жанну, надеясь на ее благоразумие.

— Я что ли первой начала хамить и перечить? — выкрикнула Инна, вся трясясь от обиды.

Лена осторожно коснулась плеча подруги.

«Удивила Жанна. И с Инной что-то неладное творится. Временами она выглядит очень нездоровой. Сегодня явно не рядовой случай в ее поведении, — бегущей строкой пронеслось в голове Ани при взгляде на искаженное раздражением лицо Инны. — А я еще противней, когда злюсь?»

*

— Лена, зачем ты пишешь о простых людях? Проще было бы посвятить себя великим. Допустим, обратиться к фигуре какого-то знаменитого политика. Смотри, они так и просятся в книгу. Каждое следующее поколение хочет услышать новую версию той или иной глобальной личности. К тому же в таких книгах приемлема выдумка. Никто не придерется и не осудит, потому что описанные факты не проверишь. И автор не клят — не мят. И я не возьмусь опровергать, и не стану набиваться в соавторы, — шутливо добавила Инна, сбавляя пыл эмоций.

— Киры на тебя нет! Выдумки и фантазии — это вопрос совести писателя и его таланта. Советуешь рискованное предприятие. Тут нужна особая смелость. Такое не всякому по плечу, — сказала Аня.

— Дождемся, пока иностранцы возьмутся переиначивать судьбы наших гениев? Мы отягощены ответственностью перед потомками, осознанием действительной важности ими содеянного, а тем, кто на Западе, лишь бы «клубничку» отыскать в их биографиях или домыслить, чтобы соблазнять ею издателей. Тем и пробавляются. И наших читателей приучают ожидать в произведениях чего-то «этакого», — заявила Инна.

— Не выдумывай, наших великих людей ценят во всем мире. Такой подход больше касается журналистов. Писатели во всем мире работают на будущее, а журналисты и политики для настоящего, — вскипела Аня.

Крен в сторону политики как табу, как замок на языки подруг. Они дружно замолчали. В комнате сделалось нестерпимо тихо, будто в воздухе застыло напряжение мыслей присутствующих женщин. Инна услышала биение своего неровного пульса в висках. У нее мелькнула мысль: «Почему, когда в нашей компании отсутствовали мужчины, политика никогда не звучала в наших разговорах ни в будни, ни в праздники? Только о работе и быте вели споры. И если даже кому-то что-то не нравилось, выражали это с юмором или легкой иронией, без предосудительных слов. Может, потому что мы женщины?»

«Мы молчим, но как-то очень по-разному», — подумала Лена.

— Почему пишу об обыкновенных семьях? — задумчиво с расстановкой повторила вопрос подруги Лена.

Но Инна перебила ее:

— Сама знаю. Знаменитый режиссер Абдрашитов как-то сказал в своем интервью: «И вдруг в середине двадцатого столетия выяснилось, что частная жизнь человека не менее интересна, чем общественная… А конфликты — это не только когда рушатся государства, переплетаются эпохи, но и когда один человек противопоставляет себя другим. Когда он становится разменной фишкой между двумя группами, группировками. Это так называемые внутренние конфликты… И тут важна личность, которая в состоянии почувствовать и выразить полутона, тончайшие малоосязаемые моменты чувств».

— Ну и память у тебя Инесса! Предмет моей неиссякаемой зависти, — восхитилась Аня.

— И ты сегодня на эмоциональном подъеме. С чего бы это? — усмехнулась Инна.

«Наверное, приврала, от себя добавила что-то для эффекта, — не поверила Жанна в теперешние уникальные способности Инны. — Не семнадцать лет».

— Мощь человека не в физической силе, а в его внутреннем стержне и умственных возможностях, — сказала Аня. (Опять «непреклонно» диктует прописные истины.)

— Лена, ты тоже утверждаешь главенство частной, а не общественной жизни для человека? Получается, что проблемы одиночества, поиски настоящей любви и есть тот эмоциональный фон, на котором разворачиваются события не только в твоей книге, но и во всем обществе? Я правильно поняла Инну или все наоборот? — спросила Жанна.