Любовь моя

— Пушкин свое произведение в стихах «Евгений Онегин» назвал романом, Гоголь «Мертвые души» — поэмой. В музыке существуют баллады в жанре симфонического рока. И что из того? — пожала плечами Жанна.

— Бегбедер решил, что его эпатажный провокационный стиль и особый способ написания романов выводит его произведения на новый, более высокий уровень, делает его непревзойденным. Он свято верит в свой метод и постоянно его рекламирует. Форма и структура нужны не только для того, чтобы выразить содержание, но и чтобы привлечь к чтению молодежь, которой уже не интересно тупо следить за сюжетом. Ей требуются разные новые стилистики, техники и жанры. Бегбедер считает, что читателей надо завоевывать, а для этого необходима новизна хотя бы в чем-то, — буквально на глазах все больше вдохновляясь, продолжила Ленины рассуждения Аня. — Только до Нобелевской премии ему как до Марса.

— Он боится остаться в полном забвении? Игра форм и пропорций — источник его художнической радости? — презрительно хмыкнула Инна.

— Да, — утвердительно кивнула Жанна. — Как у скульпторов — с пространством, объемом и формой.

— Эти навороты могут гармонично соседствовать и коммутировать друг с другом? Хотя… если писатель талантливый, он что угодно внедрит и увяжет, — помедлив, согласилась с Жанной Инна.

— Нам ли оглядываться на Запад! Новаторство француза в том, что он безнадежно перепутывает и соединяет все жанры — это же эклектика! — выходит за их рамки, перемежает сюжеты, эпизоды, взрывает старые штампы? Умение смешивать времена, стили и направления теперь называется блистательным талантом, муками творчества? И в этом есть своя правда? Нет. Это как быть на полпути в никуда, — запротестовала Аня. — Это даже не вопрос яркости произведения, а скорее его кроя… Осваивая новую форму, он меняет его наполнение? Она влияет на содержание? Литература — это не знание формы, а форма знания. В этом его винегрете какой-то джазовый подход к сюжету произведения.

— Вот и хорошо. Цепь переплетений случайностей не дает расслабиться. Без неожиданностей все серо, скучно, предсказуемо, — сказала Инна.

— По-моему, джаз есть органичный сплав всевозможных направлений в музыке. Основа классическая, но она вобрала в себя звуки босановы и ритмы речитатива, элементы хип-хопа и рэпа, импровизационные моменты народных мелодий и даже вальсов. И тем обогатила себя. У нас всегда и во всем так: сначала ругаем, потом перенимаем, — сказала Жанна и поджала губы.

— А мне джаз напоминает мои детские импровизации, музыку моей души, ее разнообразные мощные проявления, которые вырывались из меня, когда я «рвала струны» самодельной «гитары». Меня в такое уводило!.. Музыка была не из головы, из сердца, от эмоций, когда выть хотелось. Бывало, как поведет, как понесет… — тихо сказала Лена. — Шестой год мне тогда шел. Помню, лет так с четырех я всё присматривалась ко всему что видела и слышала вокруг себя, анализировала. Боялась, поэтому много думала. И всё это на душу ложилось, а потом в горьких бравурных или в печальных аккордах изливалось наружу.

— Рита — писатель оптический, что видит, о том и пишет. Вряд ли она выбрала бы столь сложный перемешанный осколочный стиль. Это не мной замечено, — выразила свое осторожное согласие с критиками Аня и тем самым увела подруг из Лениного детства.

— «Текучесть» формы — это интересно. Бегбедер выстраивает сюжеты своих книг, как архитектор создает дворцы, а не обычную городскую квартиру. Пусть француз пробует, изощряется, — «разрешила» экспериментировать Инна. — Джойс тоже, вдохновляясь Бетховеном, разрывал классическую форму своих произведений. А Берлиоз в музыке смешивал жанры еще в середине девятнадцатого века и этим заглянул в будущее. Правда за победителем. Надо мечтать, фантазировать, изобретать!

— Проснулась-встрепенулась! — остановила Иннины восклицания Аня. — Причем здесь француз? Не он первый в литературе стал стирать границы жанров. Вспомните «Что делать?». Наш Чернышевский собрал книгу из прежде несоставимых частей. Тут тебе и детектив, и письма, и научные статьи, и ораторские речи. Вот где взаимопроникновение! Несмотря на довольно сомнительные художественные особенности текста, она потрясла всё тогдашнее общество. И потом: насильно чужой стиль не внедришь, он должен органично войти в литературу.

— Но какой у француза гонор! Меня, например, утомляют его параллельные сюжеты и сцены, перегруженность вычурными деталями. Люблю, чтобы сюжет плавно разворачивался, по старинке, чтобы тема как роза распускалась. Читаешь, не торопясь обживаешь текст. Делаешь его своим, родным, проникаешься им. И вот уже чувствуешь, как автор вдохнул душу в свое творение… — Жанна, рассказывая, от удовольствия прикрыла глаза.