Любовь на коротком поводке

— А, верно, туманные горны. Я записал их в Галифаксе, в гавани. Разве я тебе не говорил, что иногда так делаю? Это все равно что сделать снимок или купить сувенирную открытку. — И Карл закрывает вопрос, задергивая молнию на сумке и набрасывая ремень на плечо.

— А эти багажные бирки и пластиковые пакеты из магазинов в аэропортах? Тоже сувениры от поездки?

Карл продолжает легкомысленно относиться к этой мини-инквизиции.

— Да, именно так, если хочешь. Прихватываю все, что плохо лежит… Еще один мой недостаток. Остался, видимо, после службы в полиции. Ну, знаешь, эта привычка копов прихватить яблоко с тележки уличного торговца. — Внезапно он осознает, что говорит слишком много, и все не по существу.

— Но ты вернулся в такую даль, только чтобы забрать сумку. Почему?

— Дана… — Карл ставит сумку на кровать. Он уже не улыбается. — О чем речь, черт побери?

— Я… не знаю. — Мой голос дрожит, как у ребенка. — Только я думаю, Карл… что ты обманываешь меня со своей женой. — И я, как бы желая защититься от абсурдности собственного обвинения, закрываю лицо руками и принимаюсь рыдать.

— Бог ты мой! — Карл садится рядом со мной на кровать и обнимает меня. На мгновение я позволяю ему эту вольность. На мгновение я разрешаю себе почувствовать щекой знакомую грубоватую ласку лацкана его кожаного пиджака, вдохнуть знакомый запах и найти знакомое убежище в его объятиях. Как будто хочу покрепче и навсегда запомнить, каково это — быть любимой Карлом Хартом.

— Знаешь, солнышко, в чем только меня в жизни не обвиняли! Но только не в том, что я слишком примерный муж.

— И все же… это же совсем нетрудно? Убедить меня, или, скажем, свою жену, что тебя нет в городе. Как только тебе понадобится, чтобы тебя не нашли.

— Да, полагаю, что нетрудно. Но меня действительно не было в городе. Смотри сюда. — Карл уже, похоже, справился с первоначальным изумлением и теперь просек, что от него требуется. Он продолжает сидеть на моей кровати, обнимать меня и говорить со мной нежным голосом, не поверить которому ну просто невозможно. — Ты не должна так думать. Я застрял в этом клятом Галифаксе на несколько дней дольше, чем рассчитывал, и все время ужасно по тебе скучал. Ты не должна ничего придумывать.

Я только теперь начинаю понимать, что полезла в сумку, надеясь найти там какое-нибудь спрятанное оружие. Какое-то противоядие против паники, охватившей меня от сознания, что я строю свою любовь на зыбучем песке в такой переменчивой среде, где Карл может быть с кем угодно и сам может быть кем угодно, несмотря на его уверения в обратном.

Увы, вместе с паникой приходит тоска по нему, вызванная — наверняка — его неуловимостью. Есть что-то возбуждающее в этом нырянии на большую глубину и в неумении достичь дна. Сегодня же становится ясно, насколько сильно мне требуется неопределенность в этих отношениях, которая, в свою очередь, придает мне своеобразную уверенность. Что у меня есть с Карлом — все, что у меня есть с Карлом — это знание того, что я могу любить его, сколько мне заблагорассудится. И знать, что, каким бы сильным ни было мое чувство, этого всегда будет недостаточно.

Имея дело с Женатиками, я давно завела такую привычку — знать, что я могу себе позволить. Даже с Марком, как я сейчас понимаю, я очень рассчитывала на неуловимость, как на часть его привлекательности. Но Карл? Я не хотела, чтобы он был таким. Или не хотела верить в это сама. Но вся истина в том, что как Мерфи, который вроде бы здесь, хотя на самом деле его нет, так и Карла здесь нет — даже когда он сидит на моей кровати.

— Карл, мне бы очень хотелось тебе верить, но твои истории постоянно меняются. Теперь выясняется, что ты служил в полиции. Ты никогда мне об этом не рассказывал.

— Наверняка рассказывал. Я служил в полиции в Шотландии. Разве ты забыла?

— Нет, не забыла. Когда это было, до того, как ты упал с танка и тебя выгнали из училища, или после?

— Нет, ты все перепутала, меня выгнали из полиции. Это было в Лейте. Ты вспомни, я тебе говорил.

Когда меня охватывает паника, даже тогда я понимаю, что это происходит из-за того, что мое рефлекторное желание узнать его полностью, владеть им целиком наталкивается на осознание, от которого темнеет в глазах: чем больше оговорок с его стороны, тем меньше я о нем узнаю. Да и надо ли мне это вообще? Что бы Карл ни хотел мне дать, он не может подарить мне себя. Он не может сложить правду в пакет из бутика и торжественно вручить его мне.

— Нет, — говорю я ему. — Я такого не помню.

— Дана, ради бога, я никак не могу понять, чего ты хочешь?

Зачем он все время это повторяет, хотя прекрасно знает, так же как и я, чего я хочу.

— Я больше не хочу, чтобы ты мне врал, Карл. По крайней мере, я уже подошла к такой стадии, когда я думаю, что я этого не хочу. Но ты лучше уйди поскорее, прежде чем я передумаю и решу, что я все же предпочитаю, чтобы мне врали.

Теперь на его лице выражение полного изумления и обиды.

— Ты хочешь, чтобы я ушел? Навсегда?

— Да.