Любовь на коротком поводке

Как только дети усаживаются, Вивьен поднимается и направляется в дамскую комнату. Она бросает быстрый взгляд на Джемму, как будто между ними существует тайный уговор. И точно, не успевает мать скрыться из вида, как Карл обнаруживает, что все три его отпрыска неотрывно смотрят на него.

— Ну? — весело спрашивает он. — Знаменитый Билл Е! Би уже собирается нюхать табак? Или…

— Папа… — Джемма откашливается, беря на себя роль старшей, навечно призванной играть роль плохого полицейского во всем, что касается папы, отбившегося от рук. — Ты долго еще собираешься снимать свой номер? Может быть, тебе стоит подумать о возвращении домой?

Карл морщится, настолько точно она выражается. «Номер», как я подозреваю — на самом деле всего лишь прибежище где-то поблизости, откуда Карла можно вытащить почти мгновенно, если его присутствие требуется для решения семейных проблем.

— Я не знаю, — честно отвечает он своей дочери.

Все троица продолжает не сводить с него глаз, явно не удовлетворенная таким ответом, даже Тоби, который, скорее всего, еще так мал, что может лишь только копировать сестер.

— Но разве последние два дня нам не было очень хорошо? — спрашивает Джемма. — Когда ты был каждый вечер дома с мамой и с нами. Совсем как когда-то.

Совсем как когда-то? Господи, думает он! Это же Вив говорит голосом дочери! Он совсем не винит Джемму. Наоборот, его сердце начинает ныть от жалости к ней. Его старшая дочка, его любимица, с круглыми глазками, которые делают ее похожей на Мадонну в миниатюре. Для нее рухнувший мир ее родителей должен навсегда остаться печальной тайной.

— Послушай, — слышит он свой голос, — я приглашу вас в свой номер, вы сможете остаться там на ночь, когда захотите.

— Но нам придется спать в спальных мешках на полу, — с обидой говорит Андреа. — Мама говорит, что мы можем простудиться и умереть.

Джемма ерзает на стуле, явно стремясь вернуть разговор в нужное русло.

— Дело в том, папа, что мы бы хотели, чтобы ты жил с нами все время.

— Я знаю, чего бы вы хотели, — говорит он, чувствуя себя древним папашей из старой мелодрамы, чьим детям приходится вытаскивать его вечерами из баров. — И я стараюсь проводить с вами как можно больше времени. Но дело в том…

В чем же дело? Как он может объяснить им, что не способен понять сам себя: как ему до сих пор хочется самому снова стать ребенком! Таким, как они.

Детки, готов он умолять всех троих, детки, не отправляйте меня по другую сторону барьера вместе со взрослыми. Или, если уж вы решаете отправить меня туда, то, ради меня, оставайтесь и сами на детской стороне навечно. Пусть вашей целью будет преуспеть там, где я потерпел поражение: оставайтесь навсегда молодыми!

— Ладно, папа, — резким тоном продолжает Джемма. — Как насчет того, чтобы растянуть этот визит еще на несколько дней? Потому что, знаешь ли, мама плачет. Она всегда плачет, когда тебя нет дома.

Все разыграла как по нотам, думает Карл, всю эту проклятую мелодраму!

— Солнышко, это… мама велела сказать мне, что она плачет? — По сути, никакого выхода нет, думает он тем временем. И вместе с этой мыслью сердце его охватывает тоска. Тоска закоренелого беглеца, в очередной раз вытащенного из своего укромного места.

— Разумеется, я ей ничего такого не говорила. — Вивьен незаметно вернулась из дамской комнаты. — Она ведь достаточно взрослая, чтобы заметить, что мы живем не так, как должны жить люди.

— Послушай, — говорит Карл, и по его голосу чувствуется, что он изо всех сил сдерживается. — Не лучше ли нам с тобой поговорить обо всем этом наедине?

— Когда? — Она натужно улыбается, как будто ей, а не ему приходится притворяться перед детьми. — Хоть примерно скажи, когда, и мы поговорим.

Когда? Единственное, о чем он сейчас может думать, это о том, как сильно ему нужно время для самого себя, чтобы ни с кем не надо было разговаривать. Вдали от всех его женщин — высоких и низеньких, молодых и не очень, обиженных или страстно преданных.

— Карл, — обращается к нему Вивьен, — заплати по чеку, и поехали домой. Там посадим детей смотреть видео и поговорим. Годится?

Карл, я это ясно вижу, изо всех сил держится за идею пространства — или хотя бы иллюзию пространства — где бы он мог дышать.

— Ладно, — соглашается он, — но на ночь я не останусь. У меня полно срочной работы. Не в городе, а я еще даже вещи не собрал.

— Да? Впервые об этом слышу.

— Тем не менее. — Он сосредоточенно вынимает банкноты из бумажника. — Я уезжаю из города. В Галифакс.

— А после Галифакса? — Это говорит Джемма, настоящий детектив, ее с пути не собьешь. — Когда ты вернешься, ты будешь жить с нами дома?