Любовь на коротком поводке

Не знаю почему, но сегодняшняя прогулка по парку внушает мне ощущение… окончательности. Как будто вместе с сезоном завершается что-то еще. Что-то, не в пример сезону, исчезает навсегда. Сегодня даже сама прогулка, этот ритуал, совершаемый дважды в день, неизбежный и предсказуемый, кажется необычным. Прибавляется какая-то пикантность, как будто, в порядке исключения — это не только прогулка Мерфи, но и моя собственная. Каждый день один и тот же маршрут, но Мерфи, как Гераклит, никогда не входит в одну и ту же воду дважды. Он обязательно находит новое значение для старых посланий на тех же самых стволах деревьев. Он всегда относится к каждому новому дню, как к действительно новому.

И сегодня я чувствую, почти так же близко, как и Мерфи, свое родство с каждой травинкой. Могу представить себе контуры местности так, как это делает он — в буквальном смысле на уровне земли.

Хотя мне все еще не хватает жизнерадостной неразборчивости Мерфи. Он своим объективным носом прочесывает как хорошее, так и плохое и безобразное. Тогда как я вижу все: выброшенную обертку от жвачки в траве, крышку от бутылки сбоку на дорожке, портящую общее впечатление, противные окурки или смятые банки из-под кока-колы среди астр. И замечаю, что начинаю думать: а не хочется ли мне, чтобы весь этот мусор биоинтегрировал и стал частью земли вместе с камнями и деревьями?

Сегодня сам воздух меланхоличен, напоминающий о скором приходе зимы. В парке идут подготовительные работы к холодам, его готовят и «убирают», как труп для загробной жизни. Перекапываются клумбы, бригада рабочих в серых комбинезонах, напоминающих похоронных дел мастеров, обрезает деревья. Питьевые фонтанчики закрыты до весны. С теннисных кортов давно сняли сетки. Детские качели закреплены цепями, напоминающими черный похоронный креп.

Сегодня на прогулке по парку Дана кажется печальной. Не рассеянной, как с ней часто бывает, а сосредоточенной, как будто то, что она видит, нагоняет на нее печаль. Сам я не понимаю, в чем дело. Чему печалиться, если за теннисным кортом лежит кучка просыпанного поп-корна, а в воздухе висит густой и пряный запах свежевскопанных клумб?

Маленькие радости маленькой жизни. Я даже сам не заметил, когда отказался от своей мечты вырваться на свободу. Я смирился с тем, что наяву — это все, что есть, и все, что будет — эти вялые короткие прогулки по парку на поводке. Когда же наступил тот момент, когда я забыл о свободе? И что именно я согласился принять взамен?

Малыш висит вниз головой на шведской стенке. Он вполне может быть тем самым малышом, которого Мерфи сбил с ног в тот день, когда он сорвался с поводка. Мужчина в дорогом пальто от Верберри, с бедлингтон-терьером — наверняка тот же самый самодовольный человек, чей бедлингтон на короткое время присоединился к сборной шайке Мерфи в утро его достославного восстания. Пятнадцать минут славы Мерфи, которая наверняка будет жить в анналах нашего тихого района даже после того, как сам Мерфи уйдет из этого мира…

Какой смысл быть собакой, думала я в тот день. Какой смысл быть собакой, если у тебя никогда нет возможности побегать? Прошло уже несколько недель, а я все еще не знаю ответа на этот вопрос. Наверное, я его так никогда и не узнаю, хотя… Сегодня, может быть, днем, я все же найду ответ. Зима уже на носу, но все равно в парке достаточно закаленных завсегдатаев, которые составят приличную аудиторию.

Что, если я отпущу Мерфи? Дали ли ему хоть что-нибудь длинные часы дрессировки во дворе? Вернется ли он ко мне, если у него будет выбор? Или просто будет бежать и бежать изо всех сил как можно дальше, чтобы компенсировать те долгие годы, которые он просидел на коротком поводке?

На кого будут ставить завсегдатаи парка — няньки, бегуны и собачьи хозяева? Привычный набор зрителей, каждый из которых кажется мне знакомым, когда я смотрю на них через парк.

Разумеется, вздумай я сделать последний, отчаянный рывок к свободе, сейчас может быть самый подходящий момент. Если можете, представьте себе меня: вот я снова несусь сквозь них, как когда-то, разбрасывая в сторону мелких собачонок подобно кеглям, всем телом сбивая с ног здоровенных собак, валя на землю малышей.

Вот и весь итог унылой тирании этих занятий во дворе. Бесконечные команды: «Сидеть!», «Стоять!», «Рядом!» и «Ко мне!», час за часом. И в один прекрасный момент крик — «Вставай и убирайся!».

Если вы что-то любите, отпустите. Наверняка, будь здесь Грейс Голдберг, она бы насмешливо процитировала это изречение, которое висело в каждом сортире в наших общих квартирах во времена хиппи. «Отпусти. Если оно вернется, оно твое. А если нет? А пошло оно тогда!»

Тебе легко говорить, Грейс. А что, если Мерфи не вернется? Что я буду ощущать, отпустив его для того, чтобы смотреть, как он исчезает вдали, убегает туда, куда мне уже не докричаться? Как воздушный змей, сорвавшийся с бечевки и скрывающийся далеко-далеко в небе.