Любовь, опрокинувшая троны

– Но ты мой друг! – снова наклонился через подлокотник государь. – Федор Никитич… Мы с тобой друзья с ранней юности. Ты единственный, кому я могу рассказать всю правду. Ты единственный из всех, кому я могу полностью доверять!

– Мое имя Филарет… – размеренно ответил гость.

– Хорошо, – поморщился царь всея Руси. – Говори, чего ты хочешь? Хочешь, я сделаю тебя патриархом? Хочешь, награжу твоих детей местами и званиями?

Святитель подумал и отрицательно покачал головой:

– Не нужно, Вась. Я сделаю это для тебя без наград. Просто ради нашей старой дружбы. Только ради дружбы.

– А я ради дружбы сделаю тебя патриархом! – облегченно рассмеялся Василий Иванович.

– Не нужно, – снова покачал головой митрополит. – Друже, поганый Годунов разлучил меня с женой и детьми на шесть лет. Шесть лет! Все, чего мы со Ксюшенькой сейчас желаем, так это остаться вместе, одной семьей. И как можно дальше от любой суеты!

– Хорошо, – моментально согласился царь. – Обрети мне мощи святого Дмитрия, и я больше никогда ничем тебя не побеспокою! Э-э-э… Я дам тебе свиту, для солидности. Думных бояр, арихиереев. Но они ничего знать не будут. И хорошо бы поскорее, пока он опять не возродился!

– Это я уже понял. Зови своих холопов!

– Зачем?

– Василий! – даже изумился гость. – Вообще-то я митрополит. У меня нет мирских слуг. Ты хочешь, чтобы я поручил сие дело монахам и трудникам ростовского двора?

Василий Иванович в задумчивости склонил набок голову, затем встал и позвонил в колокольчик.

В горницу вошел уже знакомый Филарету бритый холоп.

– Игнатий! – поднялся митрополит. – Возьми четырех доверенных людей и скачи в Углич. Приготовьте добротный детский гроб, с доской свежего сандала в изголовье. Одеяние хорошее, царское. И осторожно поспрошайте среди бедноты, у кого там есть мальчики лет семи-десяти при смерти. Не всякий нам надобен, а красивый, благообразный. Ну, или вдруг кто уже преставился… Деньги за тело предложите. Мертвого уж не воскресить, а живым серебро надобно. Я завтра в Ростов возвернусь, а оттуда дня через три в облачении полном и со свитой на Волгу прибуду.

Слуга перевел взгляд на государя. Тот кивнул, и Игнатий ответил митрополиту:

– За три дня не управимся.

– За три не обязательно. К моему приезду надобно токмо домовину приготовить. А мальчика… Люди смертны. Будем ждать божьей воли.

28 мая 1606 года

Углич, причал перед Кремлем

Митрополит Ростовский Филарет в полном парадном облачении – в бархатной голубой с золотом мантии, белом клобуке с золотым крестиком на макушке и ликами Богоматери, вышитыми на лбу и на наушах, с панагией на груди, висящей немногим выше нагрудного креста, с красной палицей – бархатной тряпицей, подвешенной на правый бок; с высоким пастушьим посохом, обитым золотом и украшенным наверху самоцветами – все же он пастырь, пастух верному Христову стаду. Во всем этом облачении митрополит стоял на краю причала и просто смотрел на воду, манящую своей текучей прохладой.

Вот уже третий день прибывший из столицы в его епархию царский синклит: князья Воротынский и Шереметев, архиепископ Феодосий и архимандрит Авраамий – пытались разыскать в городе могилу царевича Дмитрия. Получалось плохо, ибо никто из священников и горожан не мог припомнить, чтобы его вообще погребали[22]. Слуги московских гостей бегали по городу, хватали за руки баб и мужиков, но больше пугали, нежели добивались ответов. Угличане отмахивались, крестились и убегали от назойливых столичных гостей. Сами посланцы снизошли только до расспросов служилого люда, однако те тоже лишь разводили руками.

Митрополит не вмешивался, сказав всем, что полагается на волю Господа и будет молиться. Но большую часть времени проводил на причале, греясь на солнце и любуясь водами, птицами и ныряющими между ладьями кряквами.

Осторожное покашливание заставило святителя повернуть голову. В ведущих на реку воротах он увидел бритого холопа, с независимым видом щелкающего орехи. Поняв, что его заметили, слуга повернулся, направился в глубину двора. Митрополит двинулся следом, прошел на сенной двор. Ожидающие его люди Василия Шуйского отпихнули в сторону кипу сухой травы, и Филарет увидел лежащего в гробу розовощекого мальчишку в парчовых и бархатных нарядах. Малой выглядел совершенно живым – словно прямо сейчас встанет и побежит.

– Откуда? – кратко поинтересовался святитель.

– Стрелецкий сын, Роман, – расколол зубами еще один орех холоп, сплюнул на сторону скорлупу. – С лестницы упал, да неудачно. Головой на торчащую скобу.

Филарет с подозрением покосился на холопа, и тот размашисто перекрестился:

– Вот те крест, святитель, сам свалился! Нечто я душегуб какой, детей убивать?! Семь рублей родителю отдал!

Митрополит еще раз осмотрел ребенка.

– Чего-то не хватает… Неестественный он какой-то… – пробормотал святитель, подумал. Достал из поясной сумки бязевый платок, вложил чаду в руку. Склонил голову набок. Затем решительно отобрал у холопа орехи и вложил в пальцы малыша. – Вот так лучше. Гулял невинный мальчик, кушал орешки. Таким его кровопийцы годуновские и порешили.