Любовь под боевым огнем

Следом за левой колонной из Самурского выступил командующий с небольшой свитой, направившийся к холму, на котором находился Можайский. В течение часа он успел преобразиться в статного и бодрого красавца, причем не без расчета на эффект нарядился в белый отороченный мехом полушубок.

– Что за прелесть эти туркестанцы! – заметил он, взбираясь на холмик быстрым аллюром и наводя бинокль на правую колонну. – Правда, они моя слабость… А там что за медвежата? Да, красноводцы! Ох, чувствую, что придется мне посадить их в целях хорошего воспитания в первую траншею… А все-таки, – обратился он к начальнику штаба, – не оправдались наши академические расчеты. Мы проектировали привести сюда до десяти тысяч человек, а привели?

– Три тысячи триста штыков, тысячу сабель, восемьдесят орудий, в том числе восемнадцать мортир, пятнадцать миллионов патронов…

– Где же остальные наши тысячи?

– Разбросались по этапам и лазаретам.

– И всегда-то мы ошибаемся в этих расчетах и терпим от того неудачи. Сначала скупимся на людей, а потом раскошеливаемся, да поздно. Немцы поступают наоборот. Досадно, на себя досадно!

– А правда ли, что у неприятеля всего одно орудие? – спросил Можайский.

– А уж об этом говорят?

В тоне Михаила Дмитриевича послышалась недовольная нотка.

– Говорят ли, однако, при этом, что у меня всего пять тысяч рядовых, тогда как там на каждого красноводца по десяти батырей?

В это время в стороне правой колонны послышались первые артиллерийские выстрелы.

– Пора! Верещагин! Где теперь ваш брат, Василий Васильевич? В Париже? Жаль. Такого красивого движения к неприятельской крепости он никогда не увидит. До свидания, Борис Сергеевич, до свидания под стенами Геок-Тепе.

Продиктованная в одной из рекогносцировок диспозиция движения к Голубому Холму была выполнена во всех деталях. Тыкма-сардар не ошибся: русский отряд быстро разметал плотное кольцо всадников и понесся на их плечах к стенам Голубого Холма. Здесь, у самой подошвы стен, произошла схватка врукопашную, очистившая свободный путь к разделу реки Сакиз-Яб. Жестокая ружейная пальба с южного фаса крепостных стен нисколько не помешала нападавшим приняться за окапывание своего временного лагеря. Убитых было немного.

Можайский возвратился в Самурское.

Здесь уже пробовали переговариваться с Янги-Кала посредством гелиографа, но солнце капризничало и досадливо прерывало слова и фразы. Из многих проб получилось наконец кое-что целое: «Потери наши невелики. Ночью готовится на вас нападение, примите меры».

По выходе отрядов Самурское выглядело наскоро брошенным становищем. Пришлось немедленно скучить весь его гарнизон в одно плотное ядро, так как пятисот оставленных в нем штыков недостало бы на охрану одних интендантских складов.

XVI

Но огонь фитильных зембуреков был слаб до того, что не достигал войск русского сардара, поэтому они спокойно и методично работали над созданием для себя земляной защиты. Изредка, впрочем, и зембуреки выхватывали из их рядов одиночек, которых и уносили – одних на перевязку, а других под последнее крестное знамение отца Афанасия.

Вечернюю зорю русский сардар пробил боевым залпом, направленным против Голубого Холма, где это приветствие унесло в могилу не один десяток людей. Гремели и оркестры, но недолго, так как все силы отряда напряженно работали над редутом и окопами. На ночь нужно было обезопасить себя от вылазки теке.

Три ручья, выходившие из Сакиз-Яба, получили названия. Великокняжеского, Опорного и Туркестанского. На первом осели ставропольцы и, оборудовав наскоро редут, повели из него первую параллель.

Ночь прошла, вопреки ожиданию, спокойно. Зембуреки постукивали, но без особенного рвения. На следующее утро самурцы увидели движение колонны со стороны Голубого Холма, посланной оттуда за тяжестями и за дальнобойной артиллерией. Она проходила не без грозной кичливости у самого юго-восточного фаса крепостных стен, приветствовавших ее усердной пальбой. Кроме того, группы наездников по-прежнему обняли ее со всех сторон, скрываясь врассыпную, когда им посылали недоброе приветствие из мелкой картечи.

Шли ширванцы.

– Нас провожали почетно и учтиво, – рассказывали они, благополучно достигнув Самурского. – Петрусевич же выдерживает, кажется, жаркое дело. Он послан с рекогносцировочным отрядом в дальние сады, откуда была слышна в лагере оживленная перестрелка.

– Окопались? – спрашивали самурцы.

– В полпояса готовы.

– Как велика ваша убыль?

– Пустячная. Тыкма-сардар только для виду защищал Янги-Калу, а все силы держит у себя на стенах Голубого Холма.

Переночевав в Самурском и усилившись апшеронцами, колонна повела на другой день обратно транспорт из тысячи верблюдов с продовольствием и массой разных тяжестей, в том числе и с запасом динамита и пироксилина. При ней шла осадная батарея. Очевидно, командующий, несмотря на свою относительную молодость и нервность натуры, вовсе не был расположен броситься на стены с завязанными глазами.

Вечером в Самурское пришла кавалерия покормиться, так как впереди не было фуража для лошадей.