Любовь под боевым огнем

– Ваше превосходительство, – решился наконец заявить ему князь Эристов, – нужно бы осветить местность, так как впереди представляются все удобства для засады.

– Вы, князь, знаете Дагестан и Кабарду, а мне позвольте знать Туркмению и нравы теке, – отвечал с неудовольствием генерал, привыкший жить только одним своим умом.

Князю оставалось попробовать на всякий случай, исправно ли вынимается его шашка из ножен.

– Не кажется ли вам наша рекогносцировка приятной прогулкой по Тамбовской губернии? – спросил поравнявшийся с ним майор Булыгин.

– Боюсь, чтобы она не окончилась чем-нибудь печальным, – отвечал шепотом князь. – По-моему, с учеными генералами хуже иметь дело, чем с малыми детьми. Впрочем, я человек старой кавказской школы… Если ученый генерал написал сочинение о Туркмении, то он думает, что каждый, не писавший сочинения о Туркмении, дурак и тупица. Теперь он ведет нас по дороге, усеянной соломой, в надежде, разумеется, найти текинский интендантский склад, а того и не подозревает, что это обычная военная хитрость азиатов.

Следы соломы втянулись в узкие переулочки, пропускавшие шеренгу всего из трех всадников. Колонне пришлось разветвиться по целой сети проходов и проломов. Вскоре орудия завязли в арыке.

Князю хотелось доложить еще раз о своих сомнениях Петрусевичу, но он уже постеснялся из простой деликатности. В самом деле, солома, очевидно, была только что рассыпана, к ней даже воробьи не успели слететься.

– Горобец, загляни за стенку, чего там земля сыпется? – приказал он наконец своему неизменному драбанту.

Но Горобец не успел заглянуть за стенку, как из-за нее поднялись целые линии мультуков с дымящимися фитилями. Грянул дружный залп. Пули шли в упор, промаха быть не могло. Колонна смешалась, торопливо спешилась и бросилась в рукопашную.

Петрусевич вскочил первым во двор, прилегавший к башне, а следом за ним бросился и князь с драгунами и казаками. Новый залп последовал со второго этажа башни, и Петрусевич пал тяжело раненным! На него тотчас же накинулась толпа текинцев, очевидно, знавших, какой крупный трофей дался им в руки.

– Эристов, спасите! – успел он выговорить, охваченный уже неприятельскими тисками.

– Драгуны!

С этим громовым восклицанием и с широким взмахом шашки князь ворвался в толпу теке. За ним врубился и Горобец. Несколько секунд они работали вдвоем. Раненые батыри валились над полумертвым генералом, переходившим в самый момент боя из рук одной стороны в руки другой.

– Не выдайте! – услышал князь уже предсмертное моление.

Драгуны не выдали. Еще несколько секунд длился поединок двух против толпы, пока не разрушилась стена под напором лавы из драгун и подоспевших казаков князя Голицына. Из башни осыпали их градом пуль. Но вот подоспели и туркестанцы.

С приливом новой лавы теке принуждены были оставить свой трофей и броситься внутрь башни. Там им предстояло только умереть, так как орудия, выпутавшись с неимоверными усилиями из завязей, могли уже работать шрапнелью.

Переходя тяжело раненным из рук в руки, Петрусевич умер. Поддерживая холодевший труп, князь Эристов продолжал командовать нападением на башню, как вдруг, сверх всякого ожидания, внезапно раздался сигнал отступления.

– Горнист, ты с ума сошел! – воскликнул князь, действительно вообразивший, что раненый горнист сошел моментально с ума, что вовсе не редкость во время боя. – Какое тут отступление, кто приказал?

Нашелся, однако, и начальник отступления. То был бранный воевода, прискакавший на замену убитому генералу.

Увы, печально было возвращение рекогносцировочного отряда! На его обратном пути образовался печальный кортеж. Одноколки Красного Креста были наполнены ранеными и убитыми. В числе последних лежал и майор Булыгин, только что вспоминавший про Тамбовскую губернию…

Томимый тяжелым предчувствием и прислушиваясь к долетавшим с севера выстрелам, командующий вообразил, что Петрусевич увлекся и бросился на штурм Голубого Холма. Не получая от него известий, он посылал ординарца за ординарцем и, наконец, в восемь часов утра послал уже формальный письменный приказ: «Действовать решительно, но не вовлекаться в штурм. Если бой не утихнет, – добавил он, – поспешу лично на помощь». Каково же было его душевное смятение, когда первый ответный ординарец доставил известие, что Петрусевич ранен, а следующий сообщил уже о его смерти. Схватив тогда первые попавшиеся под руку части, командующий ринулся с ними на север, не ожидая, что возле правофланговой он встретит отряд в расстройстве и отступлении.

Все подробности осады и битвы в садах были хорошо видны с северо-восточного фаса крепостной стены. Каждая ошибка противников отзывалась радостно не только в боевых сердцах, но и в сердцах женщин и детей. Разброд колонны в переулках вызывал у наблюдателей затаенное дыхание. Нет сомнения, неверные шли по пути неизбежной гибели.