Любовь с алкоголем

— Если бы она не была Моникой Селеш, никто бы об этом и не думал. От знаменитости больше требуют, потому что имеет возможность прямого выхода в масс-медиа… Хорватам жутко не повезло. Плюс этот их характер, воще все им портит. Они всегда примыкали к врагам сербов, будучи территориально с сербами связаны. Будучи все-таки славянами для латинцев, католиков, они для Белграда были слишком европейцы, слишком… латинцы таки. Для тех недостаточно, для этих слишком! Но вот ведь вещь! За все их «штучки» они никогда не несли наказаний. И после Первой мировой войны, и после Второй мировой — прощены и присоединены к Сербии. Ни тебе судов за их концлагеря, ни штрафов… Но, наверное, они носили на себе всегда это клеймо предателей…

— Да ладно, сама идея Югославии хорватская. Южная Славия. Южное Православие. Это кто южный? Белград, что ли?.. Тебя местные органы, небось, уже на полную катушку ангажировали, а? — Славка протянула «офицеру» свой пустой стакан.

— Они его ангажировали от слова «выжимать». Выжали всю информацию, а документики… тю-тю! Ребятки, я поеду. Надо валить. Завтра работа… — Дан встал и, быстро попрощавшись, пошел к двери. — Смотрите, не забудьте девушке замок обратно ввинтить… деятели…

— Ладно… деятель, давай. Воще, чего… А, на хуй! — «Офицер» был, похоже, тоже вторично опьяневшим. — А куда мы, Влад?

Славка опять поставила стул у двери за вышедшим Даном.

— Вы у Милоша жили?

— Ну да! Вещи все там… Ой, блядь… Ничего не остается, как напиваться! Ну что за несправедливость? Должен был тип один купить две картинки. Две из одной серии. И вот он купил одну! Мудак. Серию разбил, и денег хватило только, чтобы долги раздать! А жить на что? Мир слеп, делаю я вывод!

— А что же вы сами-то такие цены поддерживаете? Цены должны ведь расти, неровно, медленно, но расти. А куда им еще расти, если уже какие-то чудовищные миллионы стоят «Подсолнухи», тот же Матисс… Все останавливаются, никто не покупает…

— Да это же не художники назначают цены. Эти двое вообще помершие уже. Это же мафия галерейная, все эти диллер-виллер. Поганая критика! Искусствоведы, бля, моей жопы!

Славка встала и открыла дверь в Раечкину спальню. Она легла поверх одеяла на постель. Ей был виден теперь только «офицер».

— Я часто вспоминаю армию, службу армейскую. Хуёво там было — жуть. Но и здорово. Вот когда стоял в карауле — ощущение чистейшей головы из-за отсутствия ответственности. Легкость — невероятная. Всё по хую. Глаза пустые, как у барана, все делаешь автоматом, ни о чем не заботишься. Но не ощущаешь себя беспомощным. Скорее того, кто приказания отдает. Какой-то мудак носится, кричит, суетится… Аты сам, как в медитации, можешь отдаться пространству, космосу и себе в нем…

— У нас в советской армии устраивали погань всякую. Никогда не забуду, как мне, салаге, те, кто по два года уже служили, между пальцами ног засунули бумагу и подожгли. Пока спал. Знаешь, как называется? Велосипед, блядь! Потому что начинаешь вращать ногами, как умалишенный… А на стрельбу нас повели… Хуй этот, старшина, положил всех в грязь на два часа. Дождь, зараза, холод, морда прямо в грязюке и ни черта не сделаешь. Тренировка на выносливость, а?

— Любая армия поганая. Это, собственно, отражение гражданской действительности и человеческих отношений. Только под лупой, как и в тюряге. Всё в сотню раз увеличено. И без нюансов. Черно-белое. Когда я в университет поступил, нам старшекурсники устраивали черную жизнь. Собственно, как вот старики салагам в армии. А когда на новую работу устраиваешься, приходишь в новое учреждение — разве не смотрят на тебя, как на чужака, не проверяют разве, не… воще… В армии всё грубее просто, а так то же самое.

— А на войне тогда как? — крикнула Славка.

— На войне совсем другое дело. Там все ходят под богом, то бишь под пулей. И все подчиняется какой-то морали. Я тут смотрел «Рембо». Самый первый фильм. И он там как раз и говорит, когда уже все взорвал, поджег и поубивал, что на войне все было согласно Кодексу Чести. А он вернулся в гражданскую жизнь, и в ней все согласно…

— Кодексу Рынка, старик! Купля-продажа. Выгода-потеря. И это распространяется на все, на человеческие отношения тоже. Я иду на встречу с галерейщиком, человеком искусства, да? Знаток живописи и даже специалист по сюрреалистам. Но он в первую очередь не об искусстве думает, глядя на мои работы, а о том, кто это купит?! Есть ли на то, что я делаю, спрос на рынке! Я, бля, понимаю, там какие-то кастрюли, свинину или телевизоры. Но на искусство!

— Влад, но так всегда было! Тот же Ван Гог никому не нужен был. А Матисса только русские покупали.