Любовь, сексуальность и матриархат: о гендере

В современной культуре эгоизм находится под строгим запретом. Она учит, что эгоизм, себялюбие – это грех, а любовь к ближнему – добродетель. Несомненно, эта доктрина не только самым вопиющим образом противоречит практикам, распространенным в современном обществе, но также противопоставляется другому набору учений, предполагающему, что эгоизм является наиболее мощным и правомерным человеческим влечением и что каждый индивидуум, следуя императиву этого влечения, приносит наибольшую пользу всему человечеству. Существование этой последней идеологии не уменьшает веса доктрин, которые заявляют, что эгоизм – величайшее из зол, а любовь к ближнему – главнейшая добродетель. Эгоизм в том смысле, в каком о нем обычно говорят эти идеологии, более или менее синонимичен любви к себе. Альтернатив всего две: любовь к ближним, которая считается добродетелью, и себялюбие, которое считается грехом.

Классическое выражение этого принципа можно найти в теологии Кальвина. Человек в сущности своей плох и бессилен. Собственными силами и заслугами он не способен добиться ровным счетом ничего. «Мы принадлежим не себе, а Господу, – заявляет Кальвин на страницах «Наставлений в христианской вере» (Calvin 1928, книга III, стр. 619), – и становится понятно, что именно следует делать из страха не впасть в заблуждение и чему нужно посвятить всю свою жизнь. Мы не принадлежим себе. И поэтому наши планы, намерения и обязанности более не определяются нашими разумом и волей. Мы не принадлежим себе. Поэтому не будем ставить себе целью поиск того, что нужно нашей плоти. Мы принадлежим Господу – так будем жить и умирать для Него. Мы принадлежим Господу – так пусть все наши поступки направляют Его воля и мудрость. Мы принадлежим Господу – так пусть вся наша жизнь будет обращена к Нему как к единственной цели. О, как преуспел человек, который, сознавая, что не принадлежит себе, отбросил господство над собой собственного разума, чтобы успокоиться в Боге! Ибо самая страшная чума, поражающая людей и приводящая их к гибели, – это угождение самим себе. А врата спасения – это отказ от собственной мудрости, от желания чего-то ради самих себя и следование за одним только Господом»[71]

.

Человек должен не только сохранять убежденность в собственном абсолютном ничтожестве. Он должен также делать все возможное для принижения себя. «Я не называю смирением то состояние, когда мы думаем, что чем-то обладаем, – говорит Кальвин (там же, стр. 681), – если вы полагаете, что мы чем-то обладаем… Когда мы слышим из уст пророка, что Бог спасает людей угнетенных, а очи надменные унижает, то подумаем, во‐первых, что мы обретаем доступ к спасению, только отбросив всякую гордость и приняв подлинное смирение; а во‐вторых, что это смирение не есть скромность – внешний покров, создающий лишь видимость того, что мы склоняемся перед Богом… Это смирение представляет собой непритворное сердечное самоотречение, происходящее от искреннего чувства нашей ничтожности и нищеты».

Подобный упор на ничтожество и греховность индивидуума подразумевает, что ничто в себе не должно ему нравиться. Основой этой доктрины являются презрение и ненависть к себе. Кальвин выражается донельзя ясно; он называет любовь к себе «язвой» (там же, стр. 622).

Если индивидуум находит в себе что-то такое, «от чего становится себе приятен», то этим он демонстрирует грешное себялюбие. Такое благоволение к себе заставит его осуждать и презирать других. Следовательно, благоволить себе или любить в себе хоть что-то – один из величайших грехов, какие только можно вообразить. Он исключает возможность любви к ближнему и тождественен эгоизму.