Читаем Любовь в Венеции. Элеонора Дузе и Александр Волков полностью

Сколько раз, когда она лежала в той белой постели, на которой мы с ней прощались, она не давала мне дойти до двери на лестницу, не издав крика отчаяния, такого громкого, что я боялся, что он будет слышен на улице. Я не преувеличиваю, если говорю тебе, что зачастую мне приходилось возвращаться раз десять или больше. Она успокаивалась только тогда, когда ясно видела, что я действительно ее обожаю.

Такова человеческая натура. Что ж, эта огромная привязанность с ее стороны никогда не уменьшала моей. Я был уже не в том возрасте. […]

Но как можно играть, обманывать, как это делают некоторые персонажи – намеренно или случайно!?

Когда ты однажды рассказала мне о том, кто заставил тебя страдать, я ясно увидел, что его сила была в страданиях, которые он причинял тебе. […]

Я даже признаю, что от этого нет лекарства, кроме времени, но мне такие отношения отвратительны – хотя они очень человеческие, признаю.

Если это длится долго, то утомляет сердце. И твое бедное, милое, доброе сердце покалечил идиот, который не бросил всех женщин, чтобы посвятить себя полностью тебе, только тебе. Правда, тогда бы тебя хватило ненадолго. Когда ты говорила со мной раньше, я всё это ясно чувствовал и страдал от этого, уверяю тебя. […]

Помнишь вечер в Вероне – когда я уходил от тебя, – тебе показалось, что у меня был равнодушный вид, – помнишь, какое отчаяние охватило твое сердце? Я провожал тебя два часа – и там, пока я видел в окне вагона твое доброе лицо, залитое слезами, и чувствовал, что твое сердце было абсолютно отдано мне, я думал, думал… и я понимал тебя, любя тебя всё больше.

Я думал об этом странном законе природы, который делает борьбу необходимой даже в любви!!

Ты сказала мне в буфете в Вероне: «Это потому, что ты выглядишь таким равнодушным!» Это приводило тебя в отчаяние, увеличивая твою привязанность!

Разве это не странно? Но это так. И, я могу тебе сказать, что, наверное, благодаря своему возрасту я это превзошел. Недостаток уверенности, сомнение делает меня несчастным, но не ожесточает меня и не усиливает мою привязанность.

Ты думаешь, что, когда я писал тебе из Венеции, я об этом не думал? Думаешь, я не знал, что чем больше проявлял к тебе свою привязанность, тем больше умалял твою? Я всё это знал, но хотел быть честным до конца. Жизнь так коротка, наше счастье и наше несчастье временны, поэтому самое устойчивое – это постоянство взгляда на вещи.

Рискуя потерять М.[атильду], я никогда не заставлял ее ревновать (после того, как она вернулась ко мне) и не скрывал от нее силу своей привязанности. Я не жалею об этом – ведь если она меня любила, то именно по этой причине.

Прости, что я так долго пишу тебе, но вечера такие длинные, я так одинок – мне так спокойнее, твои добрые письма рядом, это радость писать тебе и такое большое облегчение после большой грусти. Да, я хочу жить, если ты думаешь, что я тебе нужен. […] Я хочу позаботиться о себе, потому что мне бы хотелось увидеть тебя снова, и я сделаю все, что смогу…

В Каире я куплю вещи для твоего временного пристанища в Венеции. […]

Стоит ли мне наконец дать тебе совет? Что ж, будь милой, но гордой со всеми этими подлецами, которых мы называем светом, особенно великими мира сего. Не забывай, что это негодяи, которые всегда будут хотеть вырасти еще больше за счет других.

Наш друг Жуковский в этом отношении несколько слаб и мелочен. Прислушивайся к его советам.

Старайся никогда не соглашаться на вечера, которые устраивают для тебя. Ты помнишь тот, что организовала для тебя Волькен.[штейн]? Тебя же это задело, как она мне рассказала – а тебя это даже не позабавило.

Принимай приглашения только тогда, когда заранее знаешь, кто там будет, а когда входят не симпатичные люди, выходи из компании мягко и вежливо, так ты их удержишь.

Используй свое искусство в жизни – пора! Да хранит тебя Бог, и меня, чтобы я снова мог увидеть тебя. […]

* * *

[29.11.1891; Дрезден-Москва]

[…] Не предпринимай поездку в Тифлис, не зная всех гарантий отдельно от других поездок и внесенных денег. […] Одесса, да. Киев, Харьков тоже и Варшава особенно. Но потребуй гарантии – отдельно для каждого города, чтобы больше не было дискуссий.

Лучше меньше оставаться в России, потому что в маленьких городах выступить два – три раза достаточно.

В Кракове, по пути, – один раз, в Пеште у венгров один – два раза в начале мая, а затем в Вене (не много) и, наконец, в Триесте – снова три раза, затем оставь труппу на въезде в Италию и будь свободна – июнь, июль, август и половину сентября.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное