Любовь в Венеции. Элеонора Дузе и Александр Волков

Дорогая Ольга, я не знаю, как рассказать тебе о том, что я испытываю, сопротивляясь. Итак, я оказалась здесь, и в конце апреля нужно было возвращаться к работе. Вечером девятого мая я дала «Да будет так» («Cosi sia»). Душа помогла мне – но усталость, непривычность того, что приходится работать, чтобы оставить так называемый «вечерний доход» в руках администратора… и на следующий день те же трудности, то же узкое место, из которого нужно сделать еще один следующий шаг. В этом состоянии усталости и изнеможения, из которого, сколько бы я ни корчилась, я не могу вырваться (ни днем, ни ночью) – повторяю, я дала только одно представление… и теперь, вот я здесь… задаюсь вопросом, как разрешить все, что я должна сделать. Я получила предложение из Лондона на июнь, и, чтобы не умереть от тоски, я его приняла. Таким образом, в июне я буду в Лондоне – и, возможно, к этим майским дням еще вернутся силы. Что касается необходимых расходов, то, увы, дорогая Ольга, какая у меня гиря на ноге, труппа и невозможность действовать.

Я еще поискала ссуду, и по лондонскому контракту нашла одну сумму… но это не жизнь[329].

Актриса расплачивалась с долгами, занимая еще больше. В письме от 16 мая того же года она жаловалась, что тридцать тысяч лир от Лауро были ценными, но «помощь пришла поздно и недостаточно»[330]. С прибылью от спектакля 9 мая ей удалось «собрать достаточно средств, чтобы оплатить труппу еще на девятнадцать дней. А теперь?»[331]. Она признавалась Синьорелли, что за это время нашла еще один заем, «необходимый, чтобы перевезти труппу и себя до Темзы, и [что] одно только путешествие [обошлось] в двадцать две тысячи лир!»[332]

. Актриса выразила сожаление, что не получила государственной помощи, чтобы покрыть двести тысяч лир дефицита, возникшего у нее из-за отмены спектаклей по состоянию здоровья. В последний раз Синьорелли, встретив ее в Вене утром 28 сентября, чтобы попрощаться с актрисой перед отъездом в США, услышала от нее: «Молите Бога, чтобы я смогла дать первые десять спектаклей. У меня – долг чести, и я взяла обязательство выплачивать по пять тысяч лир за спектакль»[333].

* * *

И Элеонора Тун-Гогенштейн, и Хелен Шихи лишь мельком взглянули на пачку писем, а ведь они содержат важную информацию о творческой жизни актрисы.

Так, к примеру, письма рассказывают о том, как Дузе меняла свою сценическую одежду, в частности после поездки в Каир с Волковым в марте 1892 года. По возвращении в Италию художник, который всё еще находился в Каире, заверил ее в письме, что нашел все желаемые ею восточные наряды, особенно кафтаны (она хотела их носить на сцене вместе с белой блузой). В письме от 4 апреля 1892 года Александр даже набросал эскиз платья, чтобы актрисе было понятно, как приспособить мужской кафтан к ее сценическим требованиям.

Тот же Волков подсказал ей, что в театральных текстах следует представить отсылки к современности и что необходимо четко разграничивать форму и содержание. Он направлял ее к литературным и философским течениям, зарождавшимся тогда в интеллектуальных дворянских салонах. Дузе откликнулась на его предложения и постепенно усовершенствовала свою форму сценического «медиевализма»[334]

, войдя в число новаторов и ведущих выразителей того, что Бенедетто Кроче определил как «программу чистой красоты»[335].

Свидетельствуя об объединявшей их глубокой связи, письма содержат предложения и советы, которые Волков давал актрисе при постановке некоторых дебютных спектаклей в Петербурге, а также при работе над такими персонажами, как Бьянка Мария в мелодраме «Мадам де Шалан» Джузеппе Джакозы, в роли которой Дузе дебютировала в туринском театре Кариньяно 14 октября 1891 года. Сопоставление постановочных сценариев Дузе с письмами Волкова позволяет также проследить истоки развития актрисы в лоне вагнеровских инноваций.

Каталогизация посланий в соответствии с порядком их отправки и доставки позволяет точно реконструировать перемещения актрисы по Европе в 1891–1892 годах. Первое письмо в эпистолярии – это то, которое Волков отправил ей из Каира 20 января 1891 года, а последнее отправлено ей в венский отель «Континенталь» 13 ноября 1892 года. Из писем мы узнаем о проживании актрисы, маршруте ее европейских гастролей и другие данные. Эпистолярий содержит 303 письма, телеграммы и открытки, написанные Волковым к Элеоноре Дузе в 1891–1892 годах.

В дорожной сумке не содержалось писем Дузе, адресованных Волкову. Вероятно, сам Волков сжег их еще в 1892-м году, о чем можно судить по некоторым письмам, датированным ноябрем того же года. 4 ноября 1892 года Волков отправил два письма, содержание которых позволяет предположить, что он мог также вернуть Дузе ряд ее писем, и что она попросила его сделать это не столько потому, что их отношения закончились, сколько из-за скандала, вызванного обнародованием писем Матильды Актон[336], которые попали в чужие руки и предали огласке любовную связь между Актон и Волковым.