Люди Джафара

И тогда он произнёс фразу, определившую всё дальнейшее развитие событий.

«Даю вам слово охвицера, товарищ курсант Кондырев, — сказал Джафар, выпрямившись в полный рост и для официальности надев шапку, — шо сделаю всё от меня зависящее, шобы вас исключить. Вы у этом училище учиться не будете!..»

И правда, потом я убедился, что он действительно сделал всё от него зависящее.

После этого разговора комдив начал планомерно готовить почву для моего исключения.

Но — к худу или к добру — эта история растянулась ещё на долгих полтора года…

«…У тебя никогда так не бывает?..»

«Как?»

«Ну… вроде, всё нормально, никаких проблем, и вдруг что-то как накатит, защемит, и захочется чего-то такого… такого…» — я прищёлкиваю пальцами, не находя нужного слова, и с надеждой смотрю на Маринку.

«Чего это „такого“?» — улыбается она, поудобнее сворачиваясь калачиком в кресле.

«Ну, допустим… допустим, сейчас мне остро захотелось оказаться году этак в тысяча пятьсот девятнадцатом где-нибудь неподалёку от Веракруса… Желательно, четвёртого марта…»

«Веракрус? — в её глазах появляется интерес. — Это где-то в Америке?»

«В Мексике, — поясняю я. — Четвёртого марта тысяча пятьсот девятнадцатого года в Веракрусе высадился Эрнандо Кортес… — я вижу, что нисколько не прояснил ситуацию, и продолжаю: — Это был испанский конкистадор, завоевавший империю ацтеков… Эх, вот было времечко!.. Представь себе: яркий солнечный день, белый как сахар песок пляжа, сочно-зелёные джунгли, дымящийся конус вулкана на горизонте… — меня уже понесло. — …В лазурной воде залива отражаются каравеллы с крестами на парусах, а через пляж в сторону джунглей, увязая в песке, нестройной толпой движутся вооружённые люди. Старинные кулеврины, лошади в цветастой сбруе, акебузы, алебарды, пёстрые флажки на пиках; солнце отражается в начищенных до блеска кирасах и шлемах… хотя нет, пожалуй, у конкистадоров кирасы и шлемы не были начищены до блеска… — я груснею. — Скорее всего, они были покрыты чернью… а даже если и нет, то всё-равно, это же не регулярная часть, они бы не стали мучаться, начищая доспехи, словно для какого-нибудь смотра… Эх, Джафара на них нет!» — вздыхаю я через секунду с плохо скрытой завистью.

«Что, здорово он тебя донимает?» — с сочувствием спршивает Маринка, опуская руку мне на локоть.

«А? Да нет. Нет. Пустое», — отмахиваюсь я, не имея ни малейшего желания возвращаться из сказочной эпохи конкисты в мрачное сегодня. — … Так вот, а на циклопических стенах Теночтитлана, возведённых, кажется, руками бессмертных богов, испанцев ожидают огромные толпы меднокожих гордых людей в цветастых одеждах и головных уборах из перьев, увешанные золотыми серьгами, ожерельями и браслетами. Копья и стрелы ацтеков готовы поразить воинственных пришельцев, прибывших из-за моря, а за спинами воинов Монтесумы возвышаются гигантские ступенчатые пирамиды, и величественный Попокатепетль возносит седую вершину в безоблачное небо, и дымится под обсидиановыми ножами густая кровь несчастных, принесённых в жертву безжалостному Уитцилопочтли, богу войны…

«Красиво… — задумчиво произносит Маринка, не сводя с меня восхищённого взгляда. — Как волшебная сказка… А дальше что?»

«Дальше? — я пожимаю плечами. — А дальше всё очень просто: дон Эрнандо был талантливым военачальником, испанская пехота в то время считалась лучшей в Европе, у конкистадоров было огнестрельное оружие, железные доспехи и лошади… а кроме того, высадившись на берегу Юкатана, дон Эрнандо приказал сжечь корабли… чтобы некуда было отступать…»

«А что было у ацтеков?»

«А у ацтеков, на их беду, было очень много золота… — я на несколько секунд задумываюсь. — Вот бы им лошадок дать, хотя бы сотню-другую!..»

«Ты болеешь за ацтеков?» — азартно спрашивает Маринка.

«Вовсе нет. Просто мне интересно. То, что произошло — уже произошло. А вот то, что могло бы произойти — это такой простор для воображения!.. А вообще-то, я болею за конкистадоров. Даже не знаю почему. Образ закованных в сталь лихих вояк, алчных и набожных одновременно, горстка которых завоевала огромную страну, этот образ… завораживает, что ли… Хотя как подумаешь о том, какие они были тупые, жестокие, грязные и вшивые… Ладно, хорош, — перебиваю я сам себя. Чаем напоишь?»

«Ой, ну конечно! — вскакивает с кресла Маринка. — Сейчас.»

«Смотри только маму не разбуди!»

Она улетает за чаем, а я поудобнее устраиваюсь на диване и размышляю. За окном — ночь. На мне — повседневная форма одежды, штык-нож и повязка дневального по батарее. Я — в самоволке, и каждую секунду может ворваться мой напарник Пирог с безрадостной вестью, что моё присутствие срочно требуется в казарме. Тем-то и сладки эти минуты свободы.

Впархивает Маринка с чаем.

«Представь, а что было бы, если бы оказаться на поле Ватерлоо с хорошим ручным пулемётом? — бормочу я и автоматически отхлёбываю из чашки. — О чёрт, горячий!.. А было бы вот что — мы с Наполеоном замочили бы англичан и пруссаков, а потом…»

«С пулемётом?..» — не успевает за галопом моих мыслей Маринка.