Люди и положения (сборник)

Замечательно, что все эти слагавшие за Марию голову на плахе отважные безумцы начинали либо тюремными смотрителями Марии, либо приставлялись к ней тайными осведомителями и полицейскими агентами Уольсингема, но побеждаемые красотой, страданиями и душевным обаянием Марии из заклятых ее врагов становились такими же беззаветными ее друзьями и единомышленниками. Так было с Мортимером в трагедии Шиллера, так было и в действительности, в истории с герцогом Норфолькским, с Гиффордом, Парри и Бабингтоном.

В 1586 году, после нового, вышедшего наружу заговора и одного раскрытого и предупрежденного покушения на жизнь Елизаветы, Марию судили, приговорили к смерти и казнили.

Этим последним обстоятельствам посвящена трагедия Шиллера. Историк Франции Мишле в двенадцатой книге своей двадцатитомной истории обвиняет Шиллера в идеализации Марии и строит предположения о том, что ожидало бы Европу, если бы покушение на Елизавету увенчалось успехом, если бы Мария взошла на английский престол и восстановила бы в Англии католичество и если бы Великая испанская армада, не встретив сопротивления, высадила десант в Англии.

Но трагический писатель не обязан следовать этим соображениям. Если он поддается власти жалости и очарования, продолжавшим действовать на протяжении столетий после смерти героини в ее пользу, если он возвращает жизнь этим добрым чувствам, он правильно разрешает свою задачу и оправдывает свое назначение. Сложный мир его замысла, а не спорное, незапамятно далекое прошлое, протокольно не восстановимое, вот с чем обязаны благодарно считаться театр, зритель и читающее потомство.

Да наконец так, как верен Шиллер исторической традиции редко бывает верно художественное творчество. Его главные героини, роли которых такие находки для больших искушенных артисток, – списаны с первоисточников. Шиллер сообщает им тот условный, ближе неопределимый возраст, который сохраняет им относительную молодость среди современных им и давно немолодых, зрелых событий. В трагедии два замечательных акта, дышащий свежестью и страстью третий и до слез потрясающий похоронный пятый. Драма держится этими актами, подготовкой и переходами к ним.

Образ Елизаветы дан Шиллером правдиво. Он не осуждает ее, не относится к ней несочувственно. Несмотря на блеск и процветание, которые дало Англии ее царствование, несмотря на истинную любовь народа, ее положение по разным причинам было щекотливо и шатко. Во многом, по крайней мере в судебном деле Стюарт, Елизавета вела себя неискренней лицемеркой и уклончивой притворщицей, как она и показана в драме. А это была ведь тоже необыкновенная женщина, по уму и образованию спорившая с Марией, а по судьбе и характеру полная ей противоположность. Она едва ушла от гибели, от которой была на волосок в дни отроческого своего заточения в крепостной камере Тауэра, когда царствовавшая тогда родная ее сестра, Мария Кровавая восстановила католичество и тысячами сжигала на кострах протестантов, среди которых было столько друзей Елизаветы.

Не показан злодеем и Берли, в действительности бывший крупным юристом и богословом своего времени. Историческая Елизавета как на каменную гору полагалась на его политический разум и в шутку звала его «господин дух» («Sir Spirit»).

Завидна, искрометно ярка роль Мортимера. Мы уже говорили о ее исторических прообразах.

В трагедии нет мелких, бледных ролей, начиная с великодушного образа Тальбота, или честного исполнительного Паулетта, или кормилицы Кеннеди, этой ходячей летописи Марии, знакомящей нас с ее прошлым, оставшимся за сценой, и кончая Девисоном, Кентом и ролями служанок.

Самая трудная, невоплотимо трудная роль Лестера. Непостижимо, как после крушения заветнейших и возвышеннейших надежд Марии и после всей низкой двойственности Лестера и совершенных им подлостей, судьба может столкнуть их рядом, и где, и в какой ответственный миг, у порога вечности! Непостижимо, как могут найтись какие бы то ни было слова у Марии для него, как может пожертвовать она для Лестера своими последними словами на свете.

Велик артист, как-то разгадывающий это положение и убеждающий нас своей разгадкой.

1958

Неоконченная проза

Был странный год.

Опасности и болезни, обыкновенно подстерегавшие отдельных людей и, бывало, бережно обходившие соседей, чтобы попасть с черного хода к какому-нибудь определенному лицу, порвали все свои связи с определенными лицами и стали знаться с целыми государствами, навязывая им новыми формами своих сношений с людьми новые обычаи и повадки.