Люди и положения (сборник)

– Ах. – Ах да. – Вот как. – Я так и думал. – Какая честь!

– Оставьте, пожалуйста!.. Садитесь, господа, здесь стулья. Позвольте предложить вам кресло, М-me. Я привык, знаете.

– Георг.

– Да, господин Амадеус.

– Вот что, Георг. Я вас покину. Я должен, понимаешь. Вот какая вещь, Георг, я на улице кошелек потерял. Такая вещь. Так я бы. – Я знаю ведь где, я, помнишь, возле Св. Елизаветы… возле церкви, – я платок…

– Ваш собственный кошелек?

– Да.

– Я никогда до сих пор не предполагал, что у вас… Короче, вы хотите сейчас без фонаря отправиться на поиски…

– Да, Это ведь в двух шагах отсюда, Георг.

– Г-н Амадеус, я вас сегодня не узнаю. Я никогда не знал вас таким и вообразить себе не мог, что дорожная катастрофа может такие длительные следы… Слушайте, г-н Амадеус, – поверьте мне, ваше намерение, простите, – чистое безумие, а ваша пропажа…

– Георг…

– А ваша пропажа – чистейшая пустяковина, если…

– Георг…

– Если вы примете во внимание то, что вам сказал отец мой Кунц фон…

– Дай мне сказать, Георг.

– У нас общая касса, г-н Амадеус, и вы можете взять утерянную вами сумму – из моих средств; вы меня обижаете, стоит ли, г-н Амадеус, из-за таких пустяков – без фонаря – какая, какая, простите, мелочная нервозность.

– Георг, все равно. Мне душно здесь, и мне как-то не по себе – я чем-то расстроен. Я выйду. Я пройдусь немножко. И – я не прощаюсь – я скоро вернусь – вон он ждет, это, вероятно…

III

Если для некоторых обитателей городка «N» 17-е число июля месяца и не осталось памятным числом, то день этот, во всяком случае, для многих был не из рядовых. Он тянулся на редкость долго. Насчет его продолжительности сходились мнения многих. На этот день было назначено заседание городского совета, посвященное вопросам, связанным с приближающимся днем ярмарки. Оно происходило в большой зале ратуши, обращенной окнами на закат, и уже близилось к концу, когда сообщение одного из членов городского совета внезапно поставило перед всеми на очередь новое неожиданное дело. Было несколько человек в совете, которых сообщение Курта Зеебальда взволновало и озадачило настолько, что, засыпав Зеебальда кучей нетерпеливых восклицаний, они на минуту вышли из делового тона и завязали в общественном месте частный и чрезвычайно оживленный разговор. Разговор этот был беспорядочен и уснащен недоуменными знаками шумного изумления в его крайней степени. Живость, с какою предались эти гласные внеочередной беседе не подобала их годам – каждому из них шел или исполнялся седьмой десяток.

За одним из пыльных окон в воздухе висело пылом обливающееся солнце, и медлило, задержанное в своем пути общим замешательством этого странного, нездорового дня. Светло-пунцовая полоса предвечернего его жара початою штукой оранжевого штофа лежала поперек зеленой скатерти, которою был покрыт думский стол. Из пяти других окон полосы шли в упор к противоположной стене толстыми балками густого свету. В этой такими балками с улицы протараненной зале казалось, что вечереющая улица, на которой сейчас несравненно лучше, чем здесь, что улица подпирает залу, и уйди куда или сократись эта несдержанно озаренная улица, и зала перекосится и рухнет.

Затеявших посторонний разговор с Зеебальдом было семеро; остальные семнадцать младших товарищей вмешались в их взволнованную беседу, требуя от них объяснений насчет предмета их разговора. Волнение этих стариков было так же непонятно им, как и самые их слова. Те поспешили удовлетворить любопытству непосвященных, сразу вшестером, наперебой забросав их клочками какой-то запутанной повести из стародавнего прошлого родного городка. Этот рассказ сам по себе явился в то же время и изложением дела, предложенного на их благоусмотрение Куртом Зеебальдом. Так постепенно улеглось волнение старейших из членов совета, и достойный такого собрания тон был снова найден и восстановлен. В этом тоне они, покончив с ярмарочными делами, и повели дело того человека, от лица которого Зеебальд выступил со своим внеочередным предложением, так сильно взволновавшим их.

А солнце продолжало висеть в воздухе, сером от мусора и сумерек, за пыльным стеклом крайнего из окон, – оно висело, обливаясь волнистым пылом под нижним поперечным брусом оконной рамы, задержанное в своем спуске последним замешательством этого странного нездорового дня.

Он был на редкость продолжителен. Восстановить его начало трудно. С утра по городу шли толки о вчерашней грозе. Рассказывали о чудесном случае в соседней деревушке за Рабенклинне. Молния ударила в дом, где праздновалась свадьба. Хозяева, гости и молодые отделались одним испугом, а были на волосок от гибели. Передавали и о другом случае. Молнией убило лошадь в упряжи перед самым домом смотрителя, при въезде на почтовый двор. Карета повреждена, путешественники целы и невредимы. Передачею и прикрашиванием этих слухов начался для многих этот день, теперь уже клонящийся к закату.