Люди на войне

Война давала шанс не только любителям, но и любительницам любовных утех. Одна из не слишком разборчивых сослуживиц Дунаевской рассуждала об «особой прелести эпизодов случайной военной любви». Находившаяся на другом полюсе социальной лестницы санитарка Варька, служившая в одной роте с Эстер Маньковой, выражалась проще, чем любвеобильная образованная дама. Варька «всегда находилась не в санроте, а в землянке кого-нибудь из командиров. Но и бойцами не брезговала». Когда комиссар полка пытался призвать ее к порядку, посоветовав в конце концов позвать своего парня к себе, а не шляться по чужим землянкам, он нарвался на беззастенчивую реплику: «Если я всех своих парней стану приглашать, очередь будет стоять от санроты до КП (командного пункта)».

Военнослужащие-мужчины были убеждены в тотальной развращенности «фронтовых девушек». «Неужели на фронте нет ни одной честной девушки?» — задавал сам себе вопрос сержант Борис Комский. По воспоминаниям Юлии Жуковой, майор, встретивший прибывшую на фронт команду девушек-снайперов, первым делом спросил: «Ну, зачем вы приехали, воевать или…» Вопрос за него завершила одна из девушек: «б[лядо]вать?» Связист Виктор Залгаллер вспоминал о первой встрече с фронтовой девушкой-телефонисткой: «Она хохотала в трубку и говорила кому-то: „Иди, иди. У меня уже кобыла хвост подняла“». «Раньше я был в части, где не было девушек, и к циничным шуткам не привык», — заключил бывший ленинградский студент.

Борис Комский, познакомившись с приглянувшейся ему военной девушкой, записал в дневнике: «Не могу себе представить, что это чистое лучезарное личико принадлежит такой же бляди». Эта девушка, военный цензор младший лейтенант Римма Окольникова, с которой у него завязался бурный роман, казалась ему совсем другой, но все остальные… Комский познакомился с Риммой в феврале 1944 года. Несмотря на то что они служили в разных частях, влюбленные умудрялись встречаться. В январе 1945 года Комский получил открытку, в которой Римма писала: «Настроение жуткое. Хочется выругаться матом и закурить. Вообще, я скоро… Я скоро… Прости всё, но война… Я не хочу больше ничего понимать…» «А я НЕ МОГУ (выделено в тексте. — О. Б.

) ничего понять, — записал Комский. — Что это значит? Что она скоро — станет такой, как и большинство военных девушек? Зачем же она мне тогда?» Роман закончился довольно печально. Когда Комский отыскал свою возлюбленную через несколько недель после окончания войны, она оказалась беременной от одного из своих начальников и как будто успела выйти за него замуж.

Василий Цымбал возмущался поведением девушек, которых было «достаточно много» в его части. «По словам доктора, только одна из них сохранила свою девственность. Остальные ведут себя достаточно распутно. Так мне приходилось слышать, когда одна из них говорила одному командиру, который ей годится в отцы, что она болеет без мужчины» (запись от 22 августа 1943 года). «Много мороки с нашими девушками. Ведут они себя не совсем хорошо, поэтому и отношение солдат к ним неважное», — записывает 14 ноября 1944 года сержант Василий Ермоленко.

Женщины отвечали мужчинам взаимностью. «Даже большие умные командиры — подлецы и развратники!» — записала 31 мая 1943 года Галина Докутович. Ирину Дунаевскую, которой постоянно домогались штабные офицеры, раздражал «окружающий разврат». Впрочем, ее раздражало поведение не только мужчин, но и женщин.

Как и другого ленинградского студента, Виктора Залгаллера, Дунаевскую неприятно поразила грубость и низкий культурный уровень служивших с ней девушек. Для них, принадлежавших к интеллектуальной элите советского общества (жители Ленинграда, студенты лучших вузов «второй столицы»), служба в армии стала своеобразным «хождением в народ». Который оказался совсем не таким, как их прежнее окружение:

Переселилась в «гарем» — общежитие для женского штабного персонала, — записывает Дунаевская 20 сентября 1942 года, — связистки, санинструкторы, машинистки. Думала, в «женском коллективе» будет спокойней и приятней. Не тут-то было! Лексикон, как у Эллочки-людоедки, к тому же пересыпаемый многоэтажным матом. А я-то воображала, что это прерогатива мужчин.

Наряду с сугубо прагматическим подходом к отношениям с представителями другого пола в армии, разумеется, было немало и отношений вполне романтических.

Люди понимали, что с традиционными нормами морали что-то произошло. Замполит тылового госпиталя капитан Михаил Цымбал писал брату Василию: