Люди на войне

Георгий Славгородский родился и вырос в семье иногородних крестьян-украинцев в слободе Мальчевской Волошинского (ныне Миллеровского) района Ростовской области. Здесь окончил начальную школу, в 1930 году вступил в комсомол, до 1931 года работал в колхозе. Затем перебрался в районный центр Миллерово (статус города недавний хутор получил в 1926 году). Недолгое время учился там в вечерней школе для взрослых, одновременно трудился чернорабочим на Миллеровском чугунолитейном заводе. Затем отправился в странствия: работал грабарем на шахте в Донбассе, учеником (запасным ткачом) на текстильной фабрике приводных ремней в Ворошиловграде, грузчиком. В 1934–1935 годах учился на рабфаке в городе Оханске Свердловской области, с 1935‐го по 1939 год — на литературном (филологическом) факультете пединститута Перми (переименованной в 1938 году в Молотов). Так что заканчивал он уже Молотовский пединститут. В автобиографии, датированной 15 мая 1944 года, писал: «Годы учебы для меня были и годами работы, самостоятельной жизни: на Каме я разгружал баржи с солью, нагружал баржи железоломом, пилил лес, работал литературным работником в редакции (г. Молотов), давал уроки на всевозможных курсах — все это в дни учебы и на каникулах». Затем недолгое время работал преподавателем русского языка и литературы на учительских курсах в станице Горячеводской Чечено-Ингушской АССР. Не очень понятно, что и как преподавал Славгородский — с орфографией и грамматикой, судя по дневнику, был он в непростых отношениях.

В год окончания Славгородским института началась Вторая мировая война, и ровно в день ее начала, 1 сентября 1939 года, в СССР был принят новый закон о всеобщей воинской обязанности. Среди прочего были отменены отсрочки от службы в армии для студентов и тех, кто ранее от нее был по каким-то причинам освобожден. Это напрямую относилось к учителю Славгородскому. В ноябре 1939 года он был призван в Красную армию. До начала войны успел послужить в пехоте, затем в артиллерии, с мая 1941 года сержант Славгородский служил в воздушно-десантных войсках в должности командира орудия. Его часть дислоцировалась в Конотопе, здесь его застало известие о начале войны.

Георгий Славгородский вел дневник открыто, иногда читал его своим товарищам; изредка, когда у самого не было времени, просил ординарца сделать запись о прошедших событиях. Похоже, ни он, ни его сослуживцы понятия не имели, что вести дневник на фронте не рекомендуется. Более того — если бы дневником Славгородского занялись соответствующие органы, у него могли быть серьезные неприятности, и не столько по случаю критических заметок, сколько из‐за нарушения секретности: в тексте есть и номера частей, и фамилии командиров разного ранга, и прочие записи, которые могли представлять интерес для противника.

Случай Славгородского в этом отношении не уникален: столь же открыто вел дневник сержант, затем лейтенант Владимир Гельфанд. Гельфанд тоже читал иногда фрагменты из своего дневника сослуживцам. Его непосредственный начальник даже советовал ему использовать для записей простой карандаш вместо химического — для лучшей сохранности. Не скрывали, что ведут дневник, и некоторые другие военнослужащие.

Славгородский трепетно относился к книгам, был книгочеем. В период панического отступления летом 1941 года Славгородский заглядывает в чье-то окно: «Книг — целый шкаф, патефон, пластинки… Книги! Мои друзья, простите, сейчас не до вас. Оставайтесь, только не сгорите» (17.08.1941). Оказавшись в ходе отступления в сельской библиотеке, он снова мысленно разговаривает с книгами: «Светил спички, смотрел на полки с книгами и думал: друзья мои, война, жаль мне вас, что вы одни, извините, что я не с вами, останусь жив — я друг ваш верный» (запись от 07.09.1941).

Славгородский много (когда позволяли условия) читал. И постоянно примерял на себя роль писателя. «Прочитал 2-ю кн[игу] „Тихого Дона“, прочитав, поцеловал пожелтевшие листки „роман-газеты“… Как все реально, сжато… Читал и примеривал: как бы я сам стал описывать… И мне казалось, что эта задача мне посильна» (16.10.1941). «Патриотизм, любовь к Родине — это полотно, на котором рисуется картина жизни, — записывает он в декабре 1942 года в Сталинграде. — Я чувствовал себя сегодня Толстым, представителем русской литературы в период великих событий» (17.12.1942). Ни больше ни меньше!

Прочитав биографию Михаила Фрунзе, Славгородский отнюдь не вдохновился, а скорее расстроился: «Великий уже с детства велик! А я гусей с дедом Кирсаном пас! Не будет из меня великого человека. Я оригинальная посредственность! Жалок сам в своих глазах! Черт догадал меня родиться в такой жестокий век с душой и сердцем» (20.08.1943). Нетрудно заметить, что он перефразирует Пушкина. Перепады настроения, переходы от самоуверенности к разочарованию случались у него нередко: