Люди под Дождем. Избранные беседы за 5 лет

Горбачев: Я тем, кто писал. Может, еще пришлют… А хоронили меня сколько раз!

Зыгарь: Все это преждевременно. Мне просто интересно, насколько это влияло на ваши политические решения.

Горбачев: Я тебе, Михаил, скажу, что такие вещи влияют.

Зыгарь: Часто говорят, что после смерти Каддафи Путин стал думать о том, что, возможно, американцы уготовили ему такую же судьбу. Было ли с вами такое, что после казни Чаушеску вы начали по-другому смотреть на жизнь?

ГОРБАЧЕВ: ДА НЕТ. Я НЕ СЧИТАЮ ТРУСОМ ПУТИНА, НЕТ. ОН — ЧЕЛОВЕК, ПОДГОТОВЛЕННЫЙ ЖИЗНЬЮ ДЛЯ ТРУДНЫХ РЕШЕНИЙ.

У меня был когда-то разговор с бывшим премьер-министром Франции Барром. «Я хочу спросить вас. Путину досталось такое наследство, что я знаю: выбраться из этой ситуации, преодолеть ее без использования авторитарных методов не удастся». Я говорю: «Я тоже думаю, что в какой-то мере придется использовать эти методы в отдельных случаях, поскольку других механизмов нет пока». — «А не получится так, что Путину понравится, и он увлечется этим авторитаризмом?» Я говорю: «Я не думаю». Я это и Путину сказал и публично сказал. А они здесь, обсуждая эти вопросы и выбор для страны, договорились, что и авторитаризм подходит, и Сталина надо вернуть. Грызлов побежал портрет где-то вывешивать — а это же председатель парламента. Это говорит, о чем они там беседы вели.

Зыгарь: По-вашему, культ Сталина — это такие перегибы на местах, временное явление, это пройдет?

Горбачев: Самое интересное, Михаил, что я вступал в партию в десятом классе, сразу после войны. А выпускное сочинение было на выбор, и я взял свободную тему. Какую? «Сталин — наша слава боевая, Сталин — нашей юности полет». Это говорит о том, что верили тогда мы в Сталина, после войны. Я думаю, какую-то важную роль Сталин сыграл, но до войны, накануне войны он ослабил и партию, и военных. Сколько их было — их забирали из тюрьмы на фронт руководить дивизиями, и так далее. Но я прошел после этого большой путь. В моем распоряжении оказались большие сведения. Сталин совершил преступление. По-моему, борьба со сталинизмом, не со Сталиным, а именно со сталинизмом — это очень важная тема, потому что, не преодолев этого, мы можем много чего натворить. А у нас же то развешивают его портреты накануне выборов, то еще где-то. То есть мы еще там, в плену.

Зыгарь

: Мы еще не преодолели?

Горбачев: У нас по капле не получается, у нас на миллион лет.

Зыгарь: То есть, видимо, Сталин с нами еще надолго? Потому что сейчас не то что по капле преодолеваем — сейчас, наоборот, по капле он к нам проникает.

Горбачев: Я всего не знаю. Вы знаете больше, пресса всегда больше знает. Может, есть порядок такой, что ушедший на пенсию руководитель страны получает официальную информацию, как он получал — не всю, но какую-то информацию. Я ничего не получаю. Может, это хорошо, потому что это простимулировало мою очень активную работу.

Зыгарь: Зато вы получаете информацию, которую хотите. Насколько велика зависимость любого главы государства от информации спецслужб? Когда он теряет связь с миром и начинает видеть только ту картинку, которую ему приносят?

Горбачев: Это все зависит от человека. До сих пор мне мои друзья из нынешней компартии говорят, что я защищал кого-то в Питере. А кто это был? Крючков написал досье на полсотни, даже больше, на сотню людей из Ленинграда, которые занимаются предательской деятельностью. Когда я посмотрел, то оказалось, что там большинство людей, которых даже я знаю, — нормальные, серьезные очень люди, которые свободно рассуждают и высказывают мнения и оценки. И вот этого уже нельзя, это уже не то.

Зыгарь: А вы не считали диссидентов предателями?

Горбачев: Нет, до этого я не дошел.

Зыгарь: К донесениям из КГБ вы, как правило, относились с сомнением?

ПЕССИМИСТ ГОВОРИТ: «НУ И ЖИЗНЬ, ХОТЬ В ПЕТЛЮ ПОЛЕЗАЙ»,

 — А ОПТИМИСТ ГОВОРИТ: «НИЧЕГО, ЕЩЕ ХУЖЕ БУДЕТ».

Горбачев: Я их изучал внимательно. Это не значит, что если я прочитал, то прямо бросился на что-то. Но они много важных материалов дают, особенно разведка.

Зыгарь: Вы в начале нашего разговора вспомнили о «бархатных революциях» в таком положительном контексте, как о примете какого-то хорошего прошлого. Сейчас словосочетание «бархатная революция» не употребляется, сейчас говорят «цветные революции» — и это результат какого-то заговора, это очевидное зло. И все говорят, что с «цветными революциями» надо бороться.

ГОРБАЧЕВ: БАРХАТНЫЕ РЕВОЛЮЦИИ ТЕМ И ОТЛИЧАЮТСЯ, ЧТО ОНИ ВОЗНИКАЮТ, КОГДА ЛЮДИ ПОЛУЧАЮТ ПРАВО ВЫБОРА. ВОТ САМОЕ ГЛАВНОЕ.

Зыгарь: У вас не было подозрений, что «бархатные революции» — это результат заговора западных спецслужб?