Люди сорок девятого (СИ)

Джон не помнил точно, когда именно в его сознании возникла эта болезненная раздвоенность. Странствуя с отцом, он привык жить в мире свободных людей, и что-то в нем восставало против рабства, кричало, что один человек не может владеть другим. То, что чернокожие были людьми, немного другими, подчас странными, но все же людьми, он убедился вскоре после приезда к деду. Но даже в Библии, как утверждал на проповеди местный священник, было оправдание рабству для потомков Хама, а Джонатан Линдейл-младший был все же южанин и белый человек, унаследовавший от деда и предков, которых никогда не видел, многие предрассудки Юга, представления южан о добре и зле. Он по привычке относился к слугам несколько свысока, но так повел себя бы и с белыми, никогда, впрочем, не позволяя себе ударить или оскорбить кого-нибудь, какого бы цвета человек не был. Джон вообще боялся сделать что-то не так в этом странном мире, куда привела его судьба. Он подружился со старым слугой деда и часто сидел возле хижин работников, слушая песни, гимны, сказки, но никогда ему не приходило в голову отпустить всех, да еще по приказу янки. Ричард Линдейл и так понемногу освобождал рабов, тех, кто служил верой и правдой много лет.

И все же одно яркое воспоминание преследовало Линдейла - младшего как наваждение, всякий раз, как он думал об этом: один сосед, которого все сторонились из-за несносного характера. Ему, Джону, четырнадцать, он лежит на земле, скрытый высокой травой, и, задыхаясь от ярости и отчаянья, сжимает в потных ладонях ледяную ружейную сталь, понимая, что вот он - тот самый момент, но зная, что не сможет, не в силах сделать то, что должен, и этот нелюдимый сварливый старик, несколько часов назад забивший на его глазах человека, останется жить.

Джонатан нашел выход в той же формуле, что его отец и дед: белые плантаторы по собственной воле отпустят чернокожих, когда время придет. Тогда он считал, что это возможно, хотя и слышал много историй о разлученных семьях, о жестоких хозяевах и не питал иллюзий на счет рабства. Джон просто верил, что все решиться само собой. Мирно.

Не вышло. Теперь он знал, что на самом деле шансов не было никогда.

- Да! - злорадно воскликнул Морган, увидев, как изменился в лице его противник. - Именно так, ты, работорговец поганый! Привык, наверное, рабов бить, думаешь, и со мной это пройдет? Не надейся...

Он осекся, увидев, как неуловимо изменился взгляд всадника, и занесенная было рука с хлыстом опустилась.

- От чего ты бежишь, янки? - внезапно спросил Джон Линдейл. Лицо Моргана покрылось красными пятнами.

- Что?.. - пробормотал он невнятно.

- Все эти слова о стране и Союзе... Да это же бред, - словно размышляя вслух, произнес Линдейл. - И ты тоже в них не веришь, по глазам видно, хотя почему-то очень хотел бы убедить себя в обратном...

Волосы зашевелились на голове Моргана. "Неужели он ЗНАЕТ?" А потом последовали те самые слова...

- Мне кажется, - задумчиво продолжал Джонатан Линдейл, - мне кажется, у тебя за спиной кровь...

- Проклятый реб!

Мгновение - и Морган, выпустив удила, прыгнул вверх, стремясь выхватить револьвер из кобуры Линдейла, но Джон резко стукнул его по голове рукояткой хлыста, и парень приземлился в снег, а в следующую минуту, когда он был готов повторить атаку, руки миссис Черрингтон вцепились в его куртку.

- Джонатан Линдейл! - крикнула она. - Никогда не быть о вас высокий мнение, но не думать, что вы нападать на раненый...

- Прошу меня извинить, миссис, - Линдейл прикоснулся к шляпе. - С тобой, янки, увидимся, когда ты будешь твердо стоять на ногах... Мне стало более понятно, как ты додумался вступить в ряды синебрюхих. Война - она ведь все спишет.

И снова только крепкие пальцы миссис Черрингтон сдержали ярость Моргана. Джонатан Линдейл резко развернул вороного, взметнувшего вверх снежную пыль, преломившую радугой солнце, и с оглушительным, продирающим до костей кличем южан помчался прочь из города.

- Я убью тебя, Джонатан Линдейл, - со злостью процедил сквозь зубы Морган, поднимаясь с помощью миссис Черрингтон, которая проводила всадника долгим взглядом.

- Плохой человек. Sehr schlecht, - она невольно перешла на тон, которым разговаривала с детьми. - Ты - не связываться с ним.

Морган поглядел вниз, на рубаху, и вздохнул с облегчением - швы не разошлись, рана не открылась, но сил тоже не было, и он снова сел в снег, почувствовав, что бесконечно устал. Внезапно стрелок понял, будто только что открыл глаза, что в первый раз за много дней вышло солнце, и это поразило его в самое сердце: поглощенный собой и своей ненавистью, он не видел ничего вокруг... Господи, как прекрасно сверкает чистый снег... Излом истекающего кровью солнца в стекле... Сколько же лет он пропустил, убегая от своего страха.

- Мэм... - его потрескавшиеся обветренные губы едва шевелились, с трудом выпуская заледеневшие звуки, - Я хочу домой.

"В Канзас..." - закончил он мысленно, медленно заваливаясь на бок. В свое безмятежное прошлое.