Люди суземья

— Мы же сенокосничаем. Вот в шесть утра уйдем из дому и до семи вечера.

— Но ты вчера был на сенокосе! — вспомнил Герман разговор с дедом Митрием.

Петр улыбнулся.

— В сенокос, Гера, выходных не бывает.

Резко и требовательно зазвенел колокольчик. Можжевеловый прут на правом борту согнулся в дугу. Герман схватил леску, лодка качнулась.

— Не горячись. Эта рыбка серьезнее.

Капроновая леса раз, другой скользнула в руках. Герман стал наматывать ее на ладонь.

— Не наматывай! Пальцами сжимай. И не давай слабины.

Неожиданно рыба пошла легко, и Герман едва успевал выбирать лесу.

— Сошла?

— Н-нет... Кажется, нет!

Рыба метнулась вбок. Жилка со свистом заскользила в воду. Герман машинально обернул ее вокруг ладони, и петля лесы тотчас врезалась в руку.

— Спокойно, Гера!.. Сними петлю и больше леску не захлестывай. Плавно тащи...

На верхней губе Германа выступили капельки пота. Выбирая упругую лесу, он явственно ощущал, как вглуби, упираясь, плывет неведомая рыба.

— Энергичней, вверх пошла!.. — подсказал Петр; но было уже поздно.

Крупная щука взвилась свечой, почти полностью выскочив из воды. Леса ослабла. Рыба судорожно тряхнула головой, и блесна вылетела из раскрытой пасти.

— Эх!.. — выдохнул Петр.

А Герман, побледневший и растерянный, смотрел, как по воде расходятся широкие круги, и смятенно бормотал:

— Как она вымахнула!.. А пасть-то!.. Вот это — рыба...

Взошло солнце. Порозовел и пришел в движение туман; с юга подул слабый ветер.

Плыли молча. Герман все еще находился под впечатлением пережитого, и Петр не хотел отвлекать его разговорами: он понимал, что именно в такие минуты рождается рыбак…

11

Бабка Акулина только еще растапливала печь, когда дверь распахнулась и в избу влетел Герман. В вытянутой руке он держал большую щуку.

— Ой, ой, ой!.. Щучина-то до чего добра!.. — всплеснула руками старуха. — Поди, фунтов десять потянет. Неужто сам изловил?

— Конечно! — лицо Германа сияло. Он шмякнул щуку на стол. — Трех щук вытащил. Те, правда, меньше. Да две рыбины сошло... Уха из нее будет — люкс!

— Из своей-то рыбки уха всегда слаще, — отозвался дед, проворно слезая с печи.

— А у тебя, дедушка, дорожек нет?

— Есть, да только лески, поди, сгнили. Раньше лески-то нитяные делали... А чего, поглянулось?

— Очень! Днем бы еще половить... Лодка у них свободная...

— На дорожку по утрам да вечерам клюет. Днем лучше удочкой.

— Удочкой-то я никогда не ловил. Получится ли?

— Чего ж не получится? — удивился дед. — Дорожка мудренее, и то, вишь, получилося.

— Можно попробовать. Мы тонкой жилки много привезли и крючков всяких.

Пока Герман искал в рюкзаке лески да крючки, старик внес в избу два длинных прямых удилища, а потом долго мял в заскорузлых пальцах скрипучие мотки капроновой лески.

— Вот эта, пожалуй, самая подходящая, — он остановил свой выбор на жилке в 0,3 миллиметра. — Размотай-ко, у тебя глаз вострее, да и привяжем... А крючки?

— Здесь, — Герман открыл пластмассовую коробочку. — Какие были в магазине, всех по десятку взял.

— Дак я, парень, и не вижу ничего! — дед склонился над коробочкой. — Погоди-ко, чайное блюдце достану. — Он взял из шкапа блюдечко, положил на стол. — Во, сыпь сюда!

Герман высыпал крючки, а дед уселся на лавку, взял в руку спичку.

— Господи, чего есть-то! — поразился он. — А мы, помню, из гвоздей да из булавок делали. Да на эдакие крючки прорву рыбы можно наловить! Вот такой, мелконькой, — он ткнул спичкой в крохотный крючок, — на плотичек в ручье дак в самый раз, а этот — кажись, еще и кованой! — на озеро годится. Такой и надо!

— Не мал? — после дорожечных якорьков выбранный крючок показался Герману слишком мелким.

— Не, не, в самый раз! И плотица попадет, и окуня сдержит.

Бабка Акулина краем уха прислушивалась к этому разговору и умильно посматривала то на мужа, то на внука. Что-то трогательно доброе и светлое было в этих приготовлениях к рыбалке. Они напоминали Акулине ту далекую пору, когда вот так же возились с удочками сыновья-подростки...

К тому времени, когда поднялся Василий Кирикович, все приготовления к рыбалке были закончены.

За завтраком Савельевич подробно и длинно объяснял, где, в каких именно местах лучше ловить рыбу, но Василий Кирикович плохо помнил названия мысов и заливов, ручьев и луд и потому в объяснениях отца разобраться не мог.

— Ну хоть луду Плешь-пя знаешь? — спрашивал огорченный старик. — Она у Черной ямы.

— Но Черная яма на той стороне озера!

— Верно. Дак вот перед ямой, маленюшко левее и ближе к мысу Мюрк-немь — луда Плешь-пя. Там и кол должен стоять. С этой луды хорошо видно большие шо́лли[7]. Как смотришь на Мюрк-немь, так их и видно... В тех шоллях всегда здоровые окуни клюют.

— Ладно, посмотрим. Может, и поближе тра́вы найдем.

— Искать-то будете, дак хорошенько глядите, — советовал дед. — Где вода блестит, там и шолли.

Озеро рябило мелкой волной. Небо было чисто, лишь кое-где над горизонтом тающей дымкой висели легкие облака. День опять обещал быть знойным.