Люди в летней ночи

Его звали Вилле, и он сделал вечер в этом обычно не очень-то уютном помещении весьма приятным. У него был немного резковатый голос, делавшийся во время пения пронзительно высоким, выше, чем у любой из женщин. Вилле и подбил других петь, даже соблазнил Вяйно пускать во все горло какие-то странные, перенятые у отца трели, — в нынешние времена это уже мало кто умеет, но трели вызывали хохоту всей компании, особенно в исполнении Вяйно. «Как пришел я в Раума Рантелли — был там бородатый Сантелли — у него спросил: где Хильма Хаммари — он отвел меня к ней в комнату». Уже и хозяин расчувствовался и продолжал: «Родом Хильма та из Турку-то — и не знала она о трауре — аж пятнадцать марок я потерял — когда рядом с той Хильмою ночь проспал». Хо-хо-хо — смеялись все, а Вяйно был очень горд, поскольку и хозяин пел ту же песню, что и он.

Вилле Нукари немало постранствовал, он хорошо знал людей — старых и молодых. Девушку Силью он счел очень хорошенькой, хотя еще слишком молодой и наивной. В этот веселый вечер он и словом и делом смог выказать Силье свое дружелюбие. Когда Вяйно после той песни принялся напевать какую-то танцевальную мелодию, гость подхватил Силью и танцевал с нею посреди людской. Они были единственной танцующей парой, и все глядели на них. Силья заметила, что полька у нее получается, и хотя Вяйно убыстрял мелодию, танцоры не сбились и под конец кружились как бешеные. Первым сбился сам Вяйно, и тогда Вилле высоко подбросил Силью, и танец кончился тем, что они оба плюхнулись на кровать. И рука Вилле какое-то мгновение вроде бы еще оставалась на талии девушки.

Вилле Нукари, однако же, ни в чем не зашел столь далеко, чтобы Силья начала сторониться его. Когда он на другой день, попрощавшись, уехал, Силье даже стало как-то его не хватать. Он спросил у Сильи, можно ли написать ей, и Силья ответила: «Чего же, пишите». Ничего другого она на это ответить не умела. В результате она получила несколько приятных писем, на которые и ответила. В одном из писем оказался носовой платочек из настоящего шелка, какого никто во всей деревне никогда и не видывал. Разумеется, Силья не догадалась сразу спрятать платочек, о нем стало известно. Это дало пищу для намеков; не слишком обычным было и то, что разменявший уже третий десяток и повидавший мир мужчина вот так пытался сблизиться с только что прошедшей конфирмацию девушкой, которая была еще совсем невинной.

Отношения с Вилле Нукари и стали впоследствии роковыми для Сильи, хотя у нее не было с ним никаких сердечных дел, как подозревали после присылки того платочка. Она скорее воспринимала Вилле как бы старшим родственником, относящимся к ней с симпатией. Когда позже с Сильей начал постепенно сближаться Оскари Тонттила, как обычно парень сближается с девушкой, Силья и представить себе не могла, что знакомство с Вилле Нукари и та переписка могут при этом что-нибудь значить. Да и Оскари — если он и вообще что такое слышал — по-видимому, не обращал на то никакого внимания. Он танцевал с Сильей и провожал ее домой с танцев, держа руку на талии девушки.

У каждого человека бывают в молодости такие эпизоды и даже целые цепочки событий, вспоминая о которых позже, в зрелом возрасте, он испытывает неприятное чувство. Не обязательно это дурные или какие-то постыдные поступки — если не считать иной мелкой кражи в раннем детстве или упрямого выдавания какой-нибудь небылицы за правду, — это всего лишь неприятные моменты, оставившие осадок в глубине души. И нет ничего особенного в том, что подобные душевные раны бывают связаны с ранним пробуждением чувств у существ разного пола. Пробуждение полового сознания не обходится порой без весьма странных, даже смехотворных подмен. И в большинстве случаев трудно сказать, кто был первым объектом любви того или иного человека.

Служа в Нукари, Силья водилась с Оскари Тонттилой, который был немного старше ее, в ту пору ему как раз должно было исполниться двадцать. Это был крупный светловолосый парень, не слишком-то разговорчивый, кроме разве что тех случаев, когда выпивка ударяла ему в голову; тогда он становился немного задиристым и охотно нарывался на ссоры по пустякам. Родители его жили на окраинных землях, в бобыльской избе; отец был обычным угрюмым и ширококостным мужиком в годах, мать — тоже довольно крупная баба, родившая более десяти детей. Дети разбредались по свету почти сразу же, как только оказывались в состоянии переступить порог, поскольку заработка старого Юсси не хватало. Правда, иногда дети заявлялись домой по пути с одного места работы на другое, теперь вот Оскари жил в родительской избе, найдя на какое-то время работу поблизости.