Люди в летней ночи

Тогда-то и скрипнула дверь в людскую — Вяйно точно слыхал, что открывший дверь пришел не с улицы, а из залы. Двигаясь в темноте на ощупь, гость бормотал, что забыл что-то, и в том числе позабыл пожелать Силье доброй ночи. Найдя дорогу к кровати Сильи, он уселся было на ее край, но тут же растянулся рядом с девушкой. Слышались препирательства шепотом, слышались долго, особенно громкий шепот Сильи. Вяйно хотя и был малость придурковат — о чем знал и сам, — но этот чужой явно считал его еще глупее. Поскольку из кровати Вяйно возле двери достаточно громко доносилось равномерное дыхание, гость счел, что тот спит — даже, может, благодаря тем двум глоткам водки весьма крепко. Однако же Вяйно слышал и понимал все, что происходило в другой кровати, и на него теперь наводили страх собственные речи, которые точно в такой же темноте он, помнится, обращал туда, к кровати Сильи. И если считать, что Силья и впрямь его, Вяйно, суженая и на его попечении, то ему следовало бы выполнить свой долг: встать и выгнать того верзилу, сперва из кровати Сильи, а затем и вообще из комнаты. Но Силья никогда не относилась всерьез к его тем речам — да еще водилась долго с Оскари, который теперь неизвестно где. Вот и пусть борется сама или сдается, думал Вяйно, чутко прислушиваясь к звукам, доносившимся из заднего угла.

Гость возился там уже с час, временами совсем затихая. Вяйно успел вспомнить о том дорогом носовом шелковом платочке, присланном Силье в письме. Но тут из кровати в заднем углу стали слышны громкие всхлипывания Сильи, среди которых прорывались отдельные слова, поскольку девушка пыталась кое-что сказать и в полный голос.

Тогда снова отворилась дверь, и хозяйка в ночной рубашке и с маленькой лампой в руках вошла в людскую. Ничуть не смущаясь, она прямо пошла к кровати Сильи и сказала деверю несколько крепких слов. При этом Силья, всхлипывая, попыталась сказать что-то в свое оправдание, но хозяйка лишь прикрикнула на нее: «Помолчи, я и так все знаю!» Эта фраза потом долго мучила Силью, оставалось непонятным — знала ли хозяйка все так, как оно и было на самом деле. По тому, как хозяйка обращалась с нею после этого, Силья и впрямь думала, что хозяйка все слыхала или догадалась правильно. Однако этот Вилле доводился хозяевам родственником, и, разумеется, хозяйке пришлось подойти к делу немного иначе, чем если бы она выгнала оттуда, из кровати, какого-нибудь деревенского ухажера. Поэтому в конце концов у Сильи не осталось плохих воспоминаний о хозяйке Нукари.

А в начале весны Силья переселилась из Нукари. Этому предшествовали еще кое-какие события, достойные того, чтобы упомянуть о них в жизнеописании Сильи Салмелус.

_____________

Был уже апрель. Прошли дожди, и несколько дней стояло тепло, посвистывали первые скворцы, иные утверждали, что видели даже трясогузку, а нашлись и такие, кто будто бы слышал трели жаворонка. Но лед на озере был еще крепок. Правда, снег, покрывавший лед, стаял, и местами воды поверх льда было столько, что порывы ветра гнали мелкую рябь. Но сами зимние дороги — эти проложенные по льду ценой напряженных усилий, пота, надежд, ругани, разочарований, усталости пульсирующие артерии страны — высились над водой, оставаясь еще крепкими, вне всеобщих перемен, вызванных весной. Поверхность дорог была прочной и сухой. Особенно хорошо чувствовал себя на такой дороге пешеход, а если навстречу ему ехала телега, у него была возможность посторониться, не сходя в водянистое месиво. Вешки торчали прямо, словно гарантируя, что дорога еще вполне пригодна для движения.

По такой дороге однажды под вечер Силья шла на север, в деревню, где церковь. Солнце готовилось зайти за горизонт, приглядев для этого подходящее место — глубокую впадину между горами и холмами на северо-западе. Но покуда оно находилось еще в трех пальцах от горизонта — этот старинный способ измерения как-то показал Силье отец в один из приятных моментов совместного времяпрепровождения, и теперь она вытянула руку с тремя худенькими прозрачными пальцами, как отец тогда, на покосе, в глухомани… Девушка шла своим путем — и поскольку на ледяной равнине никого не было видно, она чувствовала себя вольно и шагала радостно, как бы пританцовывая под мелодию, которую сама же тихонько напевала. Солнце краснело, озаряя всю округу. Вешками, ограничивающими дорогу, служили воткнутые в лед сосенки и елочки, которых зимние ветры и мужчины-возчики лишили лишних веток. Черные на фоне вечернего зарева силуэты этих вешек казались вблизи огромными, да еще поднимались и опускались в глазах девушки в такт ее веселым шагам. Молоденькая девушка, шагающая по дороге, вскинула голову, чтобы ощутить ласковые лучи вечернего солнца на своем лице. При этом она скорее почувствовала, чем смогла увидеть, как на скулах заалел отсвет закатного зарева, и продолжала мурлыкать все ту же мелодию, в такт которой двигались ноги…