Люди в летней ночи

Довелось освоить ту тропинку и Силье — для начала София лишь коротко объяснила, в какой она стороне. Из Раухалы было видно, когда шли к роднику — сперва по шоссе, затем окольной дорогой до деревянного мостика, под которым, слегка пенясь, бежал ручей. Там-то Силья и задержалась в первый же раз — она уже слышала от профессора о подоплеке этого хождения за водой. Ниже моста по течению был каменистый порог, где вода даже слегка бурлила, над ним росли кусты, бесчисленные ветки которых сплетались, как и высокие стебли камыша. Это привлекло внимание девушки, и она пробралась сквозь податливые заросли, которые затем внезапно сменились маленькой полянкой с руинами старой мельницы. Полянка была закрыта со всех сторон, отсюда не было видно ничего, кроме вновь начинающегося густого кустарника ниже по течению, и не было ничего слышно, кроме журчания воды в бесчисленных широких и узеньких рукавах ручья. А к одному из рукавов Сильи прицепился паучок, а на другом появилось что-то белое, но и то и другое было будто некие секретные знаки… Помечтав вволю в этом удивительном месте, она поднялась, чтобы продолжить путь к роднику, и решила заглядывать сюда в будущих походах за водой.

Она и заглядывала, а однажды, на неделе, после воскресного посещения церкви, спрятала пустое ведро в кустах у дороги. Ведро все-таки было видно, и некто, заметивший немного ранее, что девушка шла сюда с этим ведром в руке, взял ведро, перепрятал его получше и остановился на миг, весь настороже. Своей доли внимания требовал, казалось, и приближающийся вечер: перед глазами пылали пышные цветы спиреи, и их густой аромат смешивался с запахом мхов, порождая впечатление, незнакомое юноше доселе. И если долго слушать бурление воды на пороге, то постепенно начинает казаться, что за ним бесконечное число звуков природы, которые откуда-то издалека добавляли свои подголоски к этой главной партии.

Возможно, в чаще веток остался какой-то, почти угадываемый след там, где это прекрасное дитя человеческое пробиралось вперед. Глаза, искавшие ее, уверенно вели пришельца по этому следу… И вот она сидит — платье проще, чем недавно в церкви, но зато она близко, как начало летней ночи. Юноша подкрадывается к ней сзади, и возможно, одиноко сидящая слышит какое-то потрескивание, но не оборачивается. Сердце пылко бьется. Оно выдает пришельца, который уже и сам подал знак о своем прибытии. В глазах юноши — когда глаза девушки наконец встретились с ними — озорной блеск, какой бывает у мальчишек. Этот взгляд и черты лица — их Силья видала уже и раньше, однажды летом в прошлые годы.

Теперь она вспомнила это. Воспоминание возникло, словно приятно одурманивающий бесплотный удар, который нанесла летняя ночь. Потом вспомнил ион — когда они наконец заговорили.

— Нет, но — а как же вода? — и время? — неужели уже полночь?

Полночь была уже близка.

Щедрая рука жизни уронила каждому из них по нескольку прекрасных жемчужин на сохранение.

Они вместе пошли к роднику, в конце пути спустились тропинкой среди берез по скользкому склону. По обе стороны дорожки возвышались над травой на длинных стеблях нежно-белые соцветия, каких Силья никогда раньше не видела. Ее почти пугала эта тропинка, соцветия были словно вызваны колдовством, как же она прежде не замечала их? «Они расцвели только что — по одному для каждого из нас — и сейчас расцветают где-то еще».

Девушка нагнулась, чтобы рассмотреть получше, но не сорвала. Юноша прыгнул с тропинки подальше, принес оттуда один цветок и, поднеся его к лицу девушки, смотрел на него. Нежный запах ночной фиалки подходил выражению лица девушки, которое теперь, после первых в ее жизни поцелуев, сияло совершенно особой милой уверенностью. Девушка взяла красивый белый цветок из рук юноши и держала его возле своей груди, как на старинной картине.

Было уже за полночь, когда Силья в одиночестве раздевалась в маленькой чистой светелке, где кроме нее никто не ночевал. И опять она подошла к окну и посмотрела в сторону березового мыса, как тогда, в первый свой вечер здесь, когда шаги профессора затихли на верхнем этаже, а она, Силья, впервые осталась в этом доме в своем великом одиночестве. Не клонило ее в сон и теперь, но глаза, глядевшие сейчас сквозь оконное стекло в ночь, поблескивали иначе, чем тогда. Не глядели они в некую неопределенность, и мысли не возвращались к прежней их с отцом избе и тогдашнему ночному гребцу. И взгляд и мысли устремлялись туда, где остался ее милый — Армас[15]. И ничего другого для нее сейчас не существовало. Не было ей дела до того, как там спит профессор на верхнем этаже; барышня Лаура была самым малозначительным для нее человеком из знакомых. Нет — они все исчезли, она одна жила в светлой летней ночи, и еще был друг, тот, что там, — ее немного тянуло к нему. Немного, ибо она знала, что скоро опять встретится с ним. «Он там, в том доме, там, в комнате, и я принадлежу ему».